Загадка Отилии - [16]

Феликс вспомнил ироническое замечание Отилии и понял, что она говорила так вовсе не со злости, а потому, что хорошо знала Тити. Тити принялся рассказывать всякие пустяки из повседневной школьной жизни и не проявлял никакого намерения заниматься, поэтому Феликсу пришлось наконец признаться, что Аглае просила его помочь ее сыну. Однако Тити позволил ему только продиктовать перевод коротенького отрывка. Занимались они недолго — Тити вдруг побледнел, встал, поднял правую руку вверх и запрокинул назад голову.

— У меня пошла кровь носом! — со страхом сказал он.

В самом деле, от его носа к верхней губе тянулась красная ниточка. Так как кровотечение не прекращалось и Тити сделал испуганное лицо, Феликс открыл дверь и вышел в зал. На шум прибежала Аглае и, узнав от Феликса, в чем дело, в волнении ворвалась в комнату.

— Опять у тебя идет кровь, милый, — заохала она. — Я сейчас принесу ваты.

Порывшись где-то, она явилась с большим куском ваты и, положив руку на лоб Тити, сунула ему в ноздрю тампон.

— Все это от переутомления, — брюзжала она. — Ну его к богу, это ученье, я не собираюсь делать из тебя философа. Кто слишком много читает, тот и рехнуться может.

Эти слова были сказаны очень язвительно и оскорбили Феликса: Ведь Аглае сама позвала его, а теперь взваливала на нею вину за переутомление Тити. С этого дня Феликс больше не ходил к ним, пока наконец Аглае снова не пригласила его:

— Домнул Феликс, позанимайтесь немножко с моим Тити, я вижу, у вас есть терпение.

Феликс стал часто бывать у Тити и привык к нему, но занимался с ним только тогда, когда тот сам просил об этом, что случалось довольно редко. Тити был милый, но несколько странный юноша. Он любил рассказывать Феликсу, что с ним произошло за день, что он наблюдал на улице, какие рисунки рассматривал. Когда он возвращался домой, Аглае расспрашивала его, что он видел на проспекте Виктории, и Тити послушно сообщал обо всем попавшемся ему на глаза. Но если Феликс пробовал поспорить с ним о чем-нибудь, Тити хмурился и упорно стоял на своем, а Аглае глядела на Феликса так враждебно, как будто он посягал на рассудок ее сына. Аглае и Аурика благоговейно внимали всему, что говорил Тити, а Симион смотрел на него с безмолвным одобрением.

— Тити, расскажи, как вы списывали на уроке истории, — предлагала Аглае.

И двадцатидвухлетний молодой человек, не без юмора описывая наивность преподавателя истории, начинал повесть о том, как несколько хитрых школьников, знавших странности учителя, написали дома сочинения на все темы, которые он мог им дать. Аглае от души смеялась, с материнской нежностью глядя на Тити.

Иногда Феликс звал Тити прогуляться, и на первой прогулке тот покорно следовал за своим спутником. Но в следующий раз Тити наотрез отказался бродить по городу, он предпочитал целый час Неподвижно просидеть на берегу озера в парке Чишмиджиу и слушать заигранный репертуар военного оркестра. Вернувшись домой, он докладывал своему семейству обо всем, что видел во время прогулки, называл произведения» которые играл оркестр, а если не знал их названия, то напевал мотив. Потом он всеми силами старался раздобыть ноты, чтобы переписать их в свой альбом. Но бывали дни, когда Тити упорно отвергал всякое предложение выйти из дома, заявляя, что ему это неинтересно. Тогда он сидел на скамье, оттачивая цветные карандаши и не произнося ни слова. Аглае нравились эти приступы апатии, она видела в них доказательство благоразумия Тити. Поэтому, когда Феликс звал его гулять и тот не соглашался, Аглае вспыхивала: {

— Зачем это мальчик пойдет шляться по улицам, точно лодырь какой-нибудь? Пусть сидит дома!

У Тити было еще одно чудачество. Иногда ему вдруг надоедал разговор или окружающие, и он говорил:

— Пойду покачаюсь!

И, прислонившись спиной к краю стола или к печи, он складывал руки, как для молитвы и начинал без остановки раскачиваться вправо и влево. Либо ложился лицом вверх на Диване или на кровати и, так же сложив руки, качался из стороны в сторону. Было ли это вызвано неутоленной тоской о детстве или еще слишком живым воспоминанием об этом детстве — Феликс не мог себе объяснить. Аглаей остальным поведение Тити казалось вполне нормальным, и Аглае, случалось, сама потакала сыну, говоря:

— Если тебе скучно, так иди покачайся!

Как-то раз, придя к Тити, Феликс увидел, что он с жалким лицом сидит на скамье, прижав руку к сердцу и сгорбившись в три погибели, как будто его терзала жгучая внутренняя боль. Обеспокоенные Аглае и Аурика были рядом и старались подбодрить Тити.

— Да ничего у тебя нет, дурачок ты этакий, с чего ты взял?

— Это вы так говорите, — ныл Тити, — а я знаю, что у меня больное сердце. У меня болит вот здесь.

— Где у тебя болит? Чепуха! — сказала тоном специалиста Аглае, кладя руку на то место, куда показывал Тити.

— И у папы больное сердце. У нас в роду у всех было больное сердце.

— Это он вбил тебе в голову глупости, — презрительно бросила Аглае. — Скажите пожалуйста, у него больное сердце! Целый день только и знает, что ест, бездельник этакий! Может быть, ты много читал — чтоб они сгорели, эти книги! — и у тебя закололо в груди?