Загадка о русском экспрессе - [20]

Гурдов искренне обрадовался приезду Сергея, словно и не было меж ними вражды. По приказу комроты в честь гостей был накрыт хороший стол.

Сергей с удивлением отметил, что обстановка блиндажа изменилась мало: на прежних местах стояли кровати, полки, стол, даже граммофон, у которого на память о пережитом нападении осталась большая медная заплатка на трубе. Только люди теперь за этим столом сидели новые, незнакомые.

— Одни мы с тобой остались от прежнего состава, — положил Сергею руку на плечо захмелевший Гурдов и добавил с непонятной Сергею злостью:

— А кровати стоят! На той вон чудак Кривошеин спал, царство ему небесное. А на той — твой приятель Никонишин. Та, что в углу, — подпоручику Чернышеву принадлежала. Его убили последним из офицеров на моих глазах пулей в грудь. Но смерть он принял отменно, даже не поморщившись. Вот выучка! Только успел сказать мне:

— Как жаль, Петя…

Гурдов жадно выпил третий стакан водки и с ожесточением вывел:

— Они давно в земле, а кровати на своих местах… Закрою иногда глаза и чудиться: открою сейчас и увижу их… живых… Лежат… Каждый на своей койке, и смотрят на меня. Глупо, правда?

Проникновенно заглядывая в глаза Сергею и дыша ему в лицо перегаром, Гурдов пожаловался:

— Что-то устал я. Какая-то щемящая пустота в груди образовалась. Одичание… Весь день крутишься, голова постоянно занята. То брустверу приказано придать должную высоту и дополнительно замаскировать, то проволочные заграждения перед позициями довести до трех полос, то очередной газовый инструктаж провести, то лично проконтролировать выдачу провиантского, табачного и мыльного довольствия… Крутишься-вертишься. Но к вечеру, когда один на один с собой остаешься, вдруг как накатит что-то… Выть хочется…

Было видно, что Петр Григорьевич Гурдов стал жертвой настигшего его в зрелости лет внезапного карьерного взлета. Между тем должность заместителя командира роты, похоже, являлась его пределом. Занимая ее, этот вояка, выслужившийся в поручики из фельдфебелей, был исполнительным, даже, можно сказать, образцовым офицером, дерзким и решительным воином, лучшего и желать нельзя. Одним словом, человек был на своем месте. Выше подниматься ему было противопоказано.

Ибо, получив первую в своей жизни самостоятельную должность, тот бывший прилежный служака начал быстро деградировать. Прежний командир роты барон фон Клибек сам предпочитал хорошее шампанское и не терпел пьянства у подчиненных, так что при нем Гурдов просто не мог раскрыться до конца.

Едва увидев его, Сергей поразился, как быстро водка меняет внешность людей. Из подтянутого, бодрого вояки Гурдов всего за несколько недель превратился в горького пьяницу с опухшим лицом и слезящимися собачьими глазами. Опасаться ему было некого: полковое и батальонное начальство по вечерам в расположение роты без особых оснований не наведывалось. К тому же всегда предупреждало о своих визитах. Так что никто не мог помешать с большим трудом выбившемуся в люди мужичку-фельдфебелю, с незатейливыми жизненными потребностями, быстро возвращаться в первобытное состояние.

Будучи сильно «под газами», новоиспеченный штабс-капитан становился жутко сентиментален и до невозможности щедр в обещаниях. Хотя прежде Сергей не замечал за этим грубо, но крепко скроенным «бурбоном» подобной «чувствительности», Гурдов уговаривал Сергея после отпуска непременно проситься обратно в его роту, обещал выхлопотать Сапогову чин прапорщика, даже сулил ордена.

— Похоже, ваша карьера теперь обеспечена, — с насмешкой сказал Сергею ротмистр Дураков, когда они вышли из блиндажа на свежий воздух перекурить.

Тон, каким это было сказано, показался Сергею оскорбительным. И он собрался ответить насмешнику в резком стиле, однако осекся на полуслове, заинтересовавшись увиденным — в черной мгле за спиной ротмистра вдруг торопливо замигал далекий огонек. Дураков по изменившемуся выражению глаз Сапогова догадался, что позади него происходит что-то экстраординарное, и, повернувшись, тоже увидел таинственное мигание.

Сергей машинально взглянул на часы. Так и есть: половина восьмого. Накануне вечером загадочный луч тоже появился в это же время.

Дураков не сомневался, что кто-то с помощью фонаря передает противнику сообщение на языке семафорной азбуки. Правда, продолжалось это мигание не более 30 секунд. Видимо, агент опасался быть замеченным.

До того места, откуда велась светопередача, было не менее шести верст. Скорее всего, агент находился на башенке заброшенного дворца. И все-таки шанс перехватить его был. Ведь контрразведчики точно знали место, откуда враг вышел на связь, и имели в своем распоряжении мощный мотоцикл, в двигателе которого была заключена не одна лошадиная сила.

Разведчики вернулись в блиндаж и начали торопливо собираться в дорогу. Услышав про шпиона, Гурдов тоже вызвался было ехать. Но, едва вскочив на ноги, тут же рухнул. Тогда пьяный штабс-капитан решил щедро выделить в помощь разведчикам двенадцать солдат своей роты. Единственное условие, которое он поставил, чтобы люди его вернулись обратно до восьми часов утра, ибо комбат имеет привычку по утрам обходить позиции.