Загадка о морском пейзаже - [2]

* * *

Ожидая возвращения своих людей, начальник станции мерил перрон нервными шагами, выбегал на пути и опять возвращался в свой кабинет — взволнованный, немного испуганный и издерганный. О карьерном скачке он уже не помышлял. Каждые несколько минут мелкому чиновнику приходилось снимать трубку и докладывать все более высоким руководителям обстановку. Начальство нетерпеливо требовало срочно разобраться и обеспечить скорейшее прохождение экстренного поезда с августейшей особой. При этом звонившие не скупились на брань, словно лично он во всем был виноват. «Кретин», «болван», «размазня» — это были самые мягкие эпитеты, которыми незаслуженно награждали Булыкина.

Через два часа вернулась поисковая партия. Рабочие добросовестно прошли большую часть перегона и встретились с командой, высланной им навстречу со следующей станции. Но, как и следовало ожидать, никаких вагонов обнаружено не было. Выведенный из себя начальник станции теперь точно знал, кому он обязан своим позором.

Тем временем переполох усилился. Видимо, поднимаясь по инстанциям, новость обрастала страшными подробностями воображаемой опасности. Перед самым возвращением ремонтной бригады Иван Степанович получил очередной разнос. От него требовали срочного исправления ситуации и грозили в случае дальнейшего затягивания дела с позором выгнать со службы. Уволенный с таким аттестатом после скандальной истории, он точно не сможет устроиться на приличное место.

* * *

Выслушав старшину ремонтников, Иван Степанович поспешил отрапортовать по начальству, что все в порядке и его участок готов к приему экстренного поезда. Теперь можно было отомстить за пережитое унижение и страх.

— Дрезину мне! Срочно!!! — потребовал взбешенный хозяин крохотного железнодорожного княжества. Несколько часов его пинали вышестоящие господа. Но и он в своей небольшой вотчине тоже царь и бог. Он сам во всем разберется и жестоко покарает виновного.

* * *

Стрелки на часах показывали двадцать минут третьего. Начальник станции сыпал проклятиями, представляя, как сразу с размаху въедет кулаком в пьяную харю этому пьянице Мигулько, собьет его с ног и начнет топтать ногами.

«Отведу душу, а после уволю, сволочь! Завтра же выкину его вон. Как паршивого пса», — мстительно говорил себе начальник станции, зная, что у провинившегося обходчика большое семейство, и без прилагающегося к его будке казенного огородика и верного заработка он сразу окажется в бедственном положении.

* * *

На перроне в ожидании дальнейших распоряжений начальства столпились вернувшиеся из недавних поисков рабочие и с ними еще несколько станционных служащих. Прежде чем подчиненные заметили сердитую фигуру шефа, до руководителя долетели обрывки разговора. Одни приняли все всерьез и высказывали разные версии происходящего вплоть до самых фантастических. Другие же посмеивались над явно страдающим белой горячкой обходчиком и опростоволосившимся по его вине начальником.

— Допился мужик. А наш-то, «Зайчик-Степанчик» (этим прозвищем подчиненные за глаза наградили шефа-сладкоежку за привычку всегда иметь в кармане конфеты одноименной марки, а также за отчество Степанович), совсем растерялся. Курьерским носится по станции, сам не свой. Ручки дрожат, глазки бегают, пар из ушей идет, даже конфетки от нервов не помогают.

— Вот теперь всыпет ему начальство. Будет у него задница того же цвета, что и его красная фуражечка. Что ни говори, а пьяница на железной дороге страшнее любой иной напасти.

— Да ты что говоришь, Федул, бог с тобой! — возмущенно отреагировала кассирша. — Мигулько совсем не пьющий. Это же всем известно. Никогда прежде никаких замечаний не имел. Исправный, старательный мужик.

— Пьющий-непьющий, какая теперь разница! — усмехнулся здоровенный детина-монтер. — Надо же начальнику крайнего найти. А крайний у нас всегда стрелочник или путевой обходчик. Вот ему и достанется нынче на орехи. Вон, глядите, и дрезина уже их благородию подана. И поделом! Нечего воду мутить, если мерещится всякая чертовщина.

Услышал это Иван Степанович и передумал ехать: «Успею еще поквитаться с гадиной. А то как увижу его пьяную красную морду, так под горячую руку еще, чего доброго, зашибу до смерти. Отвечай потом. Нет. Нынче дело есть поважней — княжеский поезд надо принять».

С другой стороны, внутренний голос подсказывал Булыкину, что надо бы все-таки съездить, чтобы разобраться во всем на месте. Но уж больно не хотелось в такую мерзопакостную погоду отправляться в путь в открытой дрезине, а единственная, имеющаяся в его распоряжении маневровка[1] сейчас — в преддверии прибытия важного поезда — должна была покинуть основной путь. Таковы были правила. Между тем заморосил дождь. На открытых участках пути задувал пронизывающий до костей ветер. «Не поеду! — после некоторых колебаний принял окончательное решение начальник станции и сразу почувствовал улучшение настроения. — Надо скорее забыть про эту глупую историю. Да и другие вскоре ее забудут, как только княжеский поезд благополучно минует перегон».

* * *

Старый путевой обходчик Игнат Крутилин хорошо знал Василя Мигулько. Обходя дважды в день свою версту, Крутилин часто встречал соседа-будочника. Много лет проработали они бок о бок в этой глуши и стали почти родней друг другу. И бабы их между собой дружили, и детишки. Поэтому Игнат так болезненно воспринял промашку сослуживца. Вместе с путевыми рабочими Крутилин тоже ходил искать злополучные вагоны. При нем дружка крыли последними словами, а наехавший с соседней станции сердитый инженер даже ударил в лицо.