Загадка Белой Леди - [77]

И теперь ничто не в силах оградить ее от желаний Монсорда и никто не в силах помочь ей. Сладкое упоение безволием уже начало растекаться по всему ее телу, но хлопнула в ладони графиня Алеччо, остановив музыкантов, и, взяв серпенту, заиграла сама. И так чарующ был ее голос райской птицы, и так удивительны слова, что дрогнула рука маркиза Монсорда и снова легла на ясеневый стол, едва слышно отбивая беломраморными пальцами такт.

Иисус, наш Господь,

Не мог не любить,

А соловей —

Молчать,

Женщина в одеждах

Должна дразнить.

А без одежд —

Ласкать.

И никто не увидел, как блеснули под зеленым капюшоном глаза монаха и как хрустнули четки под стальными пальцами.

До утра веселились дамы и рыцари, забыв о несча-стной Метхильде, а когда чернота бури сменилась бледной зарей, а заря уступила место новым факелам, и когда был допит последний кувшин вина из троодосских бочек, графиня Алеччо с распустившимися волосами и в расстегнувшейся шнуровке, упала на колени к прекрасному Монсорду и крикнула:

– Так зовите же сюда герцога Эудо, и я скажу ему ответ на загадку ветхого старика, патриарха священных ведант, который на самом деле ничего не смыслил в любви! – И когда появился великий герцог, она даже не сняла рук с плеч маркиза и, глядя прямо в бесстрастное лицо повелителя, сказала: – Вы заменили мне отца, но не смогли заменить любви! А любовь рождается из радости, и всего в ней довольно, жизни и смерти, сладости и горечи, и всего в ней равно, ибо живет она равновесием всего сущего, а как только станет чего-то больше, то умирает любовь, и не надо о ней жалеть.

Долгим взглядом посмотрел герцог Эудо на графиню Алеччо, и глаза его на мгновение заволокла скорбь. Он печально опустил гордую голову и вышел прочь из ясеневого зала, приказав музыкантам удалиться, а слугам развести гостей по отведенным покоям. И только никем не замеченным остался в углу один зеленый монах.

День и ночь отдыхали рыцари и дамы, изможденные кто любовью, кто ревностью, кто молитвами, а наутро девятого дня Блумардина, ставшая еще бледнее от бессонницы и беспомощности, поднимаясь в ясеневый зал, вышла на восточный барбакан, желая увидеть рассвет не через дым факелов, а, как прежде, через прозрачную кисею утреннего тумана. Черные спаленные деревни окружали измученный, но не сдавшийся замок Массенгаузен, черная стояла на западе роща, черная копоть покрывала поля. И сажа горящих факелов, укрепленных по кругу внешних стен, черными подбитыми птицами бессильно опускалась на плиты двора. А когда, завороженно глядя на их полет, опустила Блумардина взгляд вниз, то отшатнулась и стиснула руками горло: там, внизу, где два дня назад лежала она сама, распростерлось безжизненное тело графини Алеччо, с распущенными волосами, в расстегнутой шнуровке, и черные хлопья пятнали обнаженную розовую грудь. Или то были страшные пятна всевластной заразы?

* * *

– Итак, доктор, убедились? – пристально глядя на Робертса, спросил инспектор, после того как тот дочитал взятую у миссис Хайден на столике и уже прочитанную Ковальски рукопись. – Она написала про убийство и тут же осуществила его. У вас замечательная клиника, док. Как это вы говорите: «Я каждому даю возможность полностью стать самим собой»? Великолепно.

Робертс продолжал молчать. Он действительно не знал, что ответить этому самодовольному сыщику, аргументы которого казались не-опровержимыми. И в самом деле: все пациенты в момент убийства находились под присмотром персонала в своих коттеджах. Все, кроме трех человек. Джины Фоконье, которая, ссылаясь на клаустрофобию, совсем замучила сестру Бенедикту, играя с ней в парке в прятки; Фредди Смита, который в это время как раз беседовал с инспектором; и миссис Хайден, вдруг именно в это время пославшей сестру Марту в столовую за напитком. Получалось, что, кроме нее, убить бедную женщину действительно было больше некому.

«Неужели же я и в самом деле настолько наивен? – Этот вопрос доставлял доктору боль уже не уязвлением профессиональной гордости, а искренней скорбью о погибших. – Или она делает это в сомнамбулическом состоянии?» – сокрушенно думал он и не находил ответа на свой вопрос. Однако, как бы там ни было, ясно было только одно: даже если миссис Хайден и в самом деле является убийцей, он не может выдать ее полицейскому без ведома Барина. «Нужно немедленно поставить его в известность, – лихорадочно соображал он. – Пусть сам принимает решение, как поступить в такой ситуации».

– Как хотите, дорогой док, – продолжил так и не дождавшийся ответа собеседника инспектор, – но я должен немедленно арестовать эту вашу замечательную пациентку и доставить в полицей-ский участок. Там мы ее расколем быстро, без всяких этих ваших псевдопсихологических штучек. – Но Робертс по-прежнему продолжал молчать и сидеть неподвижно, упорно глядя куда-то в угол. – Я не понимаю, доктор, вы что, хотите, чтобы у вас в клинике произошло еще и третье, и четвертое убийство?! Но в таком случае мне уж неизбежно придется привлечь вас за пособничество…

Вдруг раздался стук в дверь, и в следующий момент в кабинет вошла взволнованная сестра Агата.