Загадка акваланга - [13]

— Не тоже, — холодно сказал майор. — Юлеев убит. Зверски. Жестоко…

Женщины охнули в один голос. Русая застыла с полуоткрытым ртом.

— …И в связи с этим много чего придется выяснять. Начнем с вас. Я понимаю, что известие не из радостных. Но вы должны понять, что в этот момент убийцы все еще на свободе, и никому не известно, кто окажется следующей жертвой.

— Зачем уговаривать, — кивнул Сербаев. — Я готов.

— Прямо здесь? — насмешливо спросил майор. — Может, по крайней мере, стоит убрать со стола? Я думаю, что после этого сообщения никому кусок в горло не полезет. А если бы вы видели, во что убийцы превратили Юлеева, то наверняка потеряли бы аппетит не на один день.

Женщины засуетились было, но Сербаев, поднявшись, отрывисто бросил.

— Хорошо. Идемте в кабинет.

По дороге прошли через комнату, как густым киселем, наполненную запахом краски. Все пространство, кроме узкого прохода и прямоугольного стола со свисающей до полу клеенкой, занимали натянутые веревки, на которых, прихваченные деревянными прищепками, сушились квадраты флизелина с недавно откатанными сочными рисунками. Знакомые надписи — «Наполеон», «Пума» — майор постоянно встречал их на улицах города и в районах области.

Кабинет, куда привел его Сербаев, напоминал убогую спальню. Треть его занимала широкая низкая кровать с пружинным матрацем. Обстановку завершали небольшой сервант, висящий на нем календарь с голой девицей и хромой письменный стол со стулом.

Майор развернул стул спинкой к столу и указал Сер-баеву на кровать.

— Садитесь.

— На магнитофон будете записывать? — поинтересовался тот. Жалобно застонали разболтанные пружины, принимая его тяжесть.

— Нет. Просто побеседуем. Итак, когда и где вы в последний раз видели Юлеева?

— Вчера вечером на ужине у Светы… Коробовой. Она работает в нашем кооперативе.

— С какой целью вы собрались и кто там еще был?

— Сбежались, — Сербаев с хрустом зевнул и откашлялся, — обсудить пропажу Ачкасова. Четвертым был Борька Фришман.

— Пожалуйста, поподробнее.

— Как прикажете. Только помню всего ничего… Я так там надрызгался, что белый свет потемнел. Фришман отвез меня домой… Все равно по пути… А эта мымра, Светка, даже ночевать не оставила. Побрезговала.

— И все?

— А что еще?.. Вру… — Сербаев пьяно качнулся на кровати, — утром я похмелился слегка… и подумал… А вдруг Ачкасов не утоп, а спрятался? Но где?.. Не у Светки — это точно. Спорить могу.

— Почему вы так уверены?

— Все, кто имел глаза и уши, знали, что наш бухгалтер жил со Светкой. Даже жена его, Матрена, и та рукой махнула… Любовь — дело добровольное. Да вот только слишком уж в глаза бросалась та любовь. В таких местах якорей не бросают, первый же шторм раз несет о скалы.

— Не отвлекайтесь.

— Хуже всего, когда убегает купец с деньгами… Власти поймают, — плохо, разбойники — беда, а если свои, у кого кровное из глотки вырвал, — вообще смерть, — Сербаев, полуотвернувшись от майора, говорил, глядя в стенку с такой неподдельной злобой, что казалось, еще минута — и ветхий саман посыпется, поплывет, рухнет.

— Оригинальные у вас аналогии. Ну, разбойников или грабителей, положим, все более-менее зажиточные люди опасаются. А вот остальные опасности…

— Никого не боюсь! — нервно перебил его Сербаев. — Все прогулял… А крохи, что семье остались, кому они нужны… Мараться об меня — им же дороже обойдется!

— Да-а-а… — многозначительно протянул майор, — самое страшное, Сербаев, — когда к тебе приходят вымогать то, чего у тебя нет. Поверьте, даже мне смотреть на изувеченного Юлеева было тошно.

— Что вы меня пугаете! — возмутился Даулет. — Весь город знает про мои загулы… А сейчас за душой у меня ни копейки. Это Ефим все копил, копил, вот и докопился. Нужна она ему теперь, его кубышка?

— Говорят, что до женщин он был охотник?

— Глазами… Ни за что не поверю, чтобы он на них большие деньги тратил. Может, по-дешевке, так… Он даже жрать не жрал по-человечески, и домашних без конца попрекал: «Икру ложками трескаете, Ротшильды выискались!» А ее, икры-то, в сезон у нас, как грязи. Так «грязью» и зовут…

Что-что, а это Корнеев знал не понаслышке. Весной и осенью тюрьма и всякого рода изоляторы переполнялись браконьерами. В борьбе с выгодным промыслом не помогали никакие меры местных властей. Вместо угодивших за решетку, являлись новые добытчики и торговцы обоих полов и самого различного возраста — от четырнадцати до восьмидесяти.

— Снова отвлекаетесь, Сербаев, — вздохнул майор. — Боремся и с этим. Но жизнь-то человеческая дороже банки с икрой.

— Не скажите, товарищ майор. Сами знаете, что в урочный час рыбинспектора на Каспии, как дохлые осетры, кверху брюхом плавают.

— Опять лирика, — покачал головой майор.

— Ладно. Не буду. Но есть ведь гады, от которых вреда больше, чем пользы. А от таких, как Ефим, и во все… Обведет вокруг пальца… Кажется, что помог тебе, а на самом деле глядишь — утопил, змей.

— А вот об этом давайте поконкретнее. Как там вас Юлеев топил? Попытаемся, может, вас спасти, если дело далеко не зашло.

— Да это я так, к слову, чтоб понятнее, — замялся Сербаев. — Не обо мне речь.

— Допустим… Вы в разговоре только что иносказательно дали понять, что Ачкасову и властей, и компаньонов надо было бояться. Власти, как я понимаю, это милиция. Но мы-то людей не топим. Надеюсь, вы не думаете, что я прикончил вашего бухгалтера оттого, что мне не по душе его моральный облик?