Загадай число - [114]

На него не первый раз направляли пистолет, но за 47 лет жизни он никогда не чувствовал, что смерть так близка. Он ощутил покалывание, как будто вся его кровь решила спрятаться в безопасное место и разом отхлынула от кожи. Затем вдруг пришло странное спокойствие. Он вспомнил истории про людей в ледяном океане, о гипнотической умиротворенности, которую они испытывали перед тем, как потерять сознание. Он посмотрел на Дермотта, в его асимметричные глаза — один мертвый, другой живой и полный ненависти. И в этом втором глазу он увидел, что Дермотт колеблется. Может быть, упоминание серебряных башмачков сделало свое дело — озвученный вопрос требовал ответа. Возможно, Дермотт в этот момент пытался сообразить, сколько на самом деле известно Гурни и как это знание может отразиться на воплощении его планов.

Как бы там ни было, Дермотт довольно быстро пришел в себя. Он улыбнулся, во второй раз обнажив ряд мелких белых зубов.

— Вы получили мои послания? — игриво спросил он.

Умиротворенность покинула Гурни. Он понимал, что неправильный ответ на вопрос создал бы новые проблемы. Не отвечать тоже было нельзя. Он надеялся, что под «посланиями» Дермотт имел в виду то, что они обнаружили в «Рододендроне».

— Вы про цитату из «Сияния»?

— Это было первое, — заметил Дермотт.

— И про подпись «Мистер и миссис Сцилла», — со скучающим видом произнес Гурни.

— Это второе. Но третье, я считаю, было лучшим, вам так не кажется?

— Мне показалось, что третье было глупым, — сказал Гурни, отчаянно блефуя, пытаясь вспомнить пестрые домики и их колоритного владельца.

Этот комментарий заметно разозлил Дермотта, и он произнес:

— Я не уверен, что вы вообще знаете, о чем речь, детектив.

Гурни подавил желание с этим поспорить. Он знал, что лучший способ блефовать — это молчать. Кроме того, это оставляло возможность подумать.

Единственное, что ему удалось вспомнить, было упоминание птиц, что-то, не вязавшееся со временем года. Но что это были за птицы? И в чем была несостыковка — в количестве этих птиц?..

Дермотт начинал терять терпение. Пора было что-то сказать.

— Птицы, — хитро произнес Гурни. По крайней мере, он надеялся, что это прозвучало хитро, а не беспомощно. Что-то во взгляде Дермотта подтвердило его догадку. Но о чем все-таки шла речь? Что такого было в этих птицах? Что не вязалось со временем года? Розовогрудые дубоносы! Вот о чем шла речь. Но что с того? При чем тут розовогрудые дубоносы?

Он решил продолжить блеф и посмотреть, куда это приведет.

— Розовогрудые дубоносы, — произнес он и многозначительно подмигнул.

Дермотт постарался скрыть удивление под властной улыбкой. Гурни больше всего на свете сейчас хотел понимать, о чем идет речь, о чем он якобы знает. Сколько там было этих дубоносов? У него не было идей, что дальше говорить, как парировать следующий вопрос. Ни одной.

— Я был прав на ваш счет, — довольно произнес Дермотт. — С нашего первого разговора я сразу понял, что вы умнее большинства в вашем племени диких бабуинов. — Он помолчал, с удовлетворением кивая собственным словам. — Я доволен, — продолжил он. — Вы разумный бабуин. Значит, вы сможете оценить то, что здесь произойдет. Я даже думаю, что последую вашему совету. В конце концов, сегодня особый вечер, в самый раз для волшебных башмачков. — С этими словами он подошел к комоду у дальней стены комнаты и, не отрывая взгляда от Гурни, открыл верхний ящик и бережно достал оттуда пару туфель. Модель напоминала босоножки на небольшом каблуке, с открытым носом; такие его мать носила в церковь. Но эта пара была как будто из стекла, покрытого слоем серебряной краски.

Дермотт задвинул ящик локтем и вернулся к кровати с туфлями в одной руке и револьвером, нацеленным на Гурни, в другой.

— Благодарю вас за ценный вклад, детектив. Если бы вы не упомянули башмачки, я бы о них не вспомнил. Большинство людей в вашем положении не были бы столь любезны. — Издевательский тон этой реплики, как понял Гурни, означал: Дермотт считает, будто настолько владеет ситуацией, что способен любые слова или действия обернуть себе на пользу. Он наклонился к кровати, снял со старухи поношенные вельветовые тапочки и надел серебряные башмачки. Они пришлись впору: у нее были совсем маленькие ножки.

— Баю-баюшки-баю, баю деточку мою, — механически произнесла старушка.

— Баю-баюшки-баю, только чудищ я убью, — пропел он в ответ.

— Моя деточка ляжет ли спать? — спросила старуха голосом ребенка, который наизусть читает любимое место из сказки.

— Змею раздавить и ей голову снять, тогда твоя деточка ляжет спать.

— Моя деточка, где ты бывал?

— Чтоб кур спасти, петуха убивал.

— Моя деточка, за чем ходил?

— За кровью роз, что в саду цветут, чтоб каждый помнил — ждет его суд.

Дермотт выжидающе посмотрел на старуху, как будто ритуальный обмен репликами был еще не завершен. Он наклонился к ней и громким шепотом подсказал:

— Что моя деточка делать станет?

— Что моя деточка делать станет? — повторила старуха таким же шепотом.

— Ворон на погибель станет сзывать, потом твоя деточка ляжет спать.

Она мечтательно провела пальцами по золотистым кудряшкам парика, как будто поправляя прическу. Ее воспаленная улыбка напомнила Гурни болезненную гримасу наркомана.