Заезд на выживание - [14]

Как обычно, я шел домой через лужайку, от станции Барнс. Уже давно стемнело, и дорогу мне освещали лишь тонкие лучи света отдаленных уличных фонарей, просачивающиеся через голые ветви деревьев. Правда, я знал здесь каждый камешек, каждую выбоину. И вот, пройдя примерно половину пути, я вдруг вспомнил о Джулиане Тренте и его бейсбольной бите. Наверное, не слишком удачная идея топать от станции пешком через лужайки в почти полной темноте. Впрочем, я всегда чувствовал себя уязвимым на улицах со скудным освещением. Я остановился и прислушался, не идет ли кто следом, несколько раз оборачивался проверить, однако дотопал до дверей дома без всяких приключений.

В окнах горел свет, правда, только в нижней части дома, что вполне естественно. Два верхних этажа были погружены во тьму, ведь я перед уходом на работу выключил свет.

Я распахнул дверь и стал подниматься по лестнице в полной темноте.

Анжелы дома не было, и я это знал. Анжела умерла.

Интересно, подумалось мне, привыкну ли я когда-нибудь возвращаться в пустой дом. Наверное, мне уже давно следовало бы переехать, но те первые несколько месяцев были счастливейшими в моей жизни, и, наверное, мне просто не хотелось прощаться с этими воспоминаниями. Воспоминания — это единственное, что у меня осталось.

Анжела умерла внезапно, от массивной легочной эмболии, за четыре недели до того, как на свет должен был появиться наш ребенок. Тем страшным утром в понедельник она поцеловала меня на прощанье перед уходом на работу и была, как всегда, бодра и весела. То был первый день ее декретного отпуска, и она расхаживала по дому в халате и тапочках. Она очень хотела иметь ребенка, и вот теперь исполнение мечты было совсем близко. Днем я несколько раз пытался дозвониться ей, но безуспешно, но почему-то ничего плохого не заподозрил, до тех пор, пока не подошел к дому и не увидел, что он погружен во тьму. Анжела всегда ненавидела темноту и обязательно оставила бы свет в доме, даже если б вышла куда-то.

Я нашел ее на полу в гостиной, она лежала, свернувшись калачиком, словно спала. Но была страшно холодной, видно, умерла несколько часов назад и уже успела окоченеть. И наш сынишка тоже умер в ней.

Никаких тревожных симптомов в ее состоянии не наблюдалось. Регулярные проверки в клинике не выявляли ни повышенного давления, ни признаков эклампсии. Она была здорова и рассталась с жизнью за несколько минут. Страшная трагедия, говорили доктора, но, увы, вполне обычный случай скоропостижной смерти во время беременности. Они также сказали мне, что смерть наступила быстро, и она совсем не мучилась. Бедняжка даже не успела понять, что происходит. Просто потеряла сознание — и все. Тот факт, что она не страдала, не почувствовала, что уходит в небытие, почему-то всегда считался утешительным.

И еще все были очень добры ко мне. Друзья все организовали, обо всем позаботились, приехал отец пожить со мной, чтоб я не чувствовал себя одиноким. И даже судья отложил рассмотрение дела, где я представлял сторону обвинения, слушания должны были продолжиться после похорон Анжелы. Помню, что жил я тогда словно во сне. Время остановилось. Кругом суетились друзья и близкие, я же сидел одиноко и неподвижно, целиком уйдя в свое горе. И так проходили часы и дни.

Однако постепенно, через несколько месяцев, жизнь стала налаживаться. Я вернулся к работе, отец — к себе домой. Друзья приходили уже не так часто, как прежде, и перестали разговаривать со мной сочувственно-приглушенным тоном. Меня постоянно приглашали куда-то, и кругом уже начали поговаривать: «Он еще молод, все у него впереди. Найдет себе кого-нибудь».

Но с тех пор прошло вот уже семь лет, а я никого так и не нашел. Да и не хотел, потому что до сих пор любил Анжелу. Нет, конечно, было бы полным безумием и глупостью с моей стороны думать, что она вернется, восстанет из мертвых или что-то в этом роде. Я просто не был готов искать ей замену. Пока нет. Возможно, никогда не захочу.

Я включил свет в кухне, заглянул в холодильник, найти что-нибудь поесть. Я был голоден, остался днем без обеда и решил, что семга с соусом будет в самый раз. После смерти Анжелы я научился вполне сносно готовить. По крайней мере, для себя.

И вот я уселся перед телевизором, где показывали новости, и только собрался поесть, как зазвонил телефон. Вот так всегда, подумал я, эта чертова штука начинает трезвонить в самый неподходящий момент. Я нехотя отставил в сторону поднос, перегнулся через столик, снял трубку:

— Алло?

— Перри? — спросил чей-то голос.

— Да, — несколько растерянно ответил я. Ведь на самом деле никакой я не Перри. Джеффри.

— Слава богу, я тебя застал, — сказал голос. — Это Стив Митчелл.

И я тут же вспомнил наш довольно странный разговор в раздевалке ипподрома Сэндоун два дня тому назад.

— Как ты раздобыл мой номер? — спросил я.

— О, — откликнулся он, — взял у Пола Ньюингтона. Послушай, Перри, — нервно продолжил он, — у меня тут неприятности, очень нужна твоя помощь.

— Что за неприятности? — спросил я.

— Ну, вообще-то, далее не неприятности, большое несчастье. Что называется, влип, — ответил он. — Этот ублюдок Скот Барлоу помер, а чертова полиция арестовала меня по подозрению в убийстве. Будто это я его пришил.