Задание - [10]

Леденцов посмотрел на купол. Он почему-то начал растягиваться и опадать, будто его неудачно надували. Обрадованные солнечные звездочки принялись играть друг с другом в какую-то мерцающую, мерцательную чехарду. А звездочка в самой маковке, крупная, уже целая звезда величиной с карманное зеркальце, нахально уставилась в больную переносицу. Он подмигнул ей, в ответ она прошлась по его лицу солнечным зайчиком.

— Старики… Так и живете? — спросил Леденцов, стараясь отринуть свое безмятежное состояние.

— А как живем? — лениво удивился Шиндорга.

— Скучно. Пьете вот…

— Работать нам можно? Можно. А выпить нельзя?

— Вы еще неокрепшие.

— Покрепче тебя, — отрезал Бледный.

— Почему это скучно? — не согласился Артист, берясь за гитару.

Он бросил на пол сигарету, тронул струны и запел грустным и неслабым баритоном, неожиданным для его узкой груди:

Я пройду по Неве,

По гранитной земле.

Света нет, только дождь,

Ну а солнца не ждешь.

Вместо солнца блестит

Красный мокрый гранит,

И игла помогает ему,

Солнце им ни к чему.

Я иду по мосту,

Сфинкс стоит на посту.

Мокрый нос, мокрый хвост.

В Ленинграде он гость.

Помнишь, каменный зверь,

Как в пустыне горел,

От лучей и жары пламенея?..

А теперь у тебя пневмония.

— Чьи слова? — спросил Леденцов.

— Все его — и слова, и музыка. — Ирка потрепала Артиста по раскидистым волосам.

— Душевно поешь, — похвалил Леденцов.

В узком проходе появилось острое лицо мальчишки — он заглядывал, как в расщелину.

— Юрка, заползай! — поманил Шиндорга.

Мальчишка опасливо, как в ту же расщелину, ступил в Шатер: любопытство пересилило. Его глазки зыркали по круглому полумраку, впитывая иную, запретную жизнь.

— Дозу возьмешь? — спросил Бледный.

— Какую дозу?

— Допинга…

Мальчишка пожал плечами, не зная, хочет ли он взять дозу и что такое допинг. Но глаза радостно ждали небывалого.

— Хлебни, — отечески посоветовал Бледный, протягивая ополовиненную бутылку.

— Зачем? Ребенок еще, — жестко бросил Леденцов.

— Ничего, мужиком вырастет.

Леденцов встал. Оперативно-воспитательная акция кончилась, не начавшись. Все. На себе он ради дела мог ставить опыты, но допустить спаивание ребенка…

Сейчас он выбьет бутылку из тонкой руки мальчишки, швырнет наземь Бледного и вызовет машину…

Но бутылку выбила другая рука, которая вроде бы повисла в беседке самостоятельно, без человека. Уж только вслед за ударом они увидели женщину, стоявшую в листвяном проеме входа. Она размахнулась еще раз, отвесила мальчишке выстрельную пощечину, выволокла его из Шатра и бросила через плечо:

— Подонки!

— Что она так? — облегченно спросил Леденцов.

— Не доверяет нам, — буркнула Ирка.

— Почему?

— А ты нам доверяешь? — вдруг спросил Бледный.

— Само собой.

— А мы тебе пока не доверяем.

— Это с чего? — постарался обидеться Леденцов.

— Нужна проверочка.

— Я вроде бы проверенный…

— Нужна настоящая проверка. Приходи завтра.

Леденцов молча оглядел каждого. Неужели подозревают? Ребята молчали, будто так и надо.

Выходит, что атаманом тут Бледный? Не Ирка? Разумеется, в таких группах лишь сила да наглость в цене.

— Не скисай, Желток, — посочувствовала Ирка. — Мы любого проверяем.

— Разбегаемся, — предложил Бледный. — Эта тетка может капнуть в милицию.

Артист запел под гитару:

Бежит вина живой поток

Часами, днями и годами.

Безжалостен коварный сок,

Которым захлебнемся сами.

7

Многотонное чудище, что-то среднее меж китом и осьминогом, копошилось в серой воде. Хотело вылезти по каменным ступенькам на берег. Да не одно, а вместе с другими, которые поменьше, но со свинячими хвостиками.

— Это… кто? — спросил Леденцов у проходившего парня.

— Катер с лодками, — улыбнулся он.

Леденцов пошел дальше, ставя ноги осторожно, будто не верил крепости гранита.

Набережная с чего-то разыгралась. Золотой купол собора покрылся волнами, как сморщился. Фонари стояли шатко, тоже сомневались в надежности гранита. Деревья росли криво. Далекий шпиль, обычно ровненький, будто аршин проглотил, сегодня, видно, этот аршин не проглотил, а ввинтился в потемневшее небо штопором. Автомобили — и смех и грех — наподдавали друг другу, точно в хоккей играли; одна шустрая легковушка столкнулась с автобусом, въехала в него и сзади выскочила.

Леденцов стал и остервенело потряс головой, чтобы уложить мысли в обычный порядок. Какая-то старушка тоже остановилась с завороженным любопытством.

— Чем могу быть полезен, гражданка?

— Ты сейчас вовсе бесполезный, поскольку труп.

— Гражданка, выбирайте выражения, — строго попросил Леденцов.

— Труп, только тепленький. Шел бы ты домой.

— Домой и иду.

Ему казалось, что он неестественно раздвоился: тело вот оно, шагает по набережной, а сознание отлетело, парит рядом птичкой, наблюдает за телом и ухмыляется, поскольку никогда это тело таким не видело. Тепленький труп. Леденцов пощупал лоб — даже горяченький.

Он свернул на улицу. Надо бы взять такси, но нет денег. Сесть в автобус — там полно народу, стыдно. Троллейбус до дому не идет. И сил мало. Полный расслабон. «Доза», «мэн», «клевый»… Его затошнило. И тогда отлетевшее сознание надоумило позвонить Петельникову, который, вероятно, еще в райотделе. Леденцов втиснулся в телефонную будку, почему-то оказавшуюся на редкость крохотной. С третьей попытки номер набрался.