Зачистка в Аризоне - [35]

— Патроны? Они в саквояже.

— А саквояж в фургоне, а фургон на постоялом дворе…

— Нет. Фургон стоит за конюшней.

Остерман спрятал револьвер в кобуру и посмотрелся в зеркало:

— Побриться, что ли? Есть у нас время? Или как?

— Время? — переспросил Кирилл и глянул на часы.

— Кира, очнись. Я же вижу, ты что-то задумал. Почему бы нам вместе это не обсудить? Ну что ты уставился в стенку?

— Трещины. — Он провел пальцем по обоям. — Смотри, трещина идет по потолку, потом по стене. Даже обои лопнули, видишь?

— Ну и что? — опешил Илья. — Нам тут не жить.

— Да. Нам тут не жить. Сколько у нас денег?

— С собой? Где-то семь сотен.

— Должно хватить.

— На что?

Кирилл наконец-то перестал разглядывать стенку. Посмотрел на друга и улыбнулся.

— Илюха, ты меня удивляешь. Кажется, тут кто-то говорил о спокойной жизни…

Безмятежная улыбка разозлила Остермана. Больше всего на свете он не любил чувствовать себя идиотом. Как сейчас.

— Нет, это ты меня удивляешь! Намереваешься выкупить Мануэля? Ну, и к кому ты подкатишься с таким предложением? Мы тут никого не знаем, нас никто не знает. Можем в такую передрягу влипнуть! А из-за чего? Из-за двух раздолбаев! Кто их гнал в тот бардак? Сами виноваты! Почему они не пришли к нам, как договорились?

— Наверно, у них не было времени.

— Черт, мы даже не знаем, где этот хренов рудник!

— Я знаю. Девять миль отсюда.

— Скажи еще, что ты успел туда слетать.

— Нет. Осмотрел только половину дороги.

— И теперь ты собираешься все бросить и переться туда? — Илья сердито пнул чемодан. — Прямо сейчас? Давай хотя бы пообедаем, как люди. Здесь отличный ресторан. Где еще такой встретится?

— Ресторан? Хорошая идея. — Кирилл принялся натягивать сапоги. — Возьмешь там несколько бутылок виски. Штук пять-шесть. И две-три пустые коробки из-под виски. А я подожду тебя в конюшне.

— А пообедать?

— Помилуйте, батенька. Еще и трех часов нет! Кто же обедает в такую рань?

Остерман, ворча вполголоса, ушел в ресторан, а Кирилл присел на чемоданы, напоследок оглядывая номер. Ничего не забыли?

В последнее время его иногда охватывал минутный приступ тоски, когда приходилось уезжать даже из-под случайного крова.

«Старею, — подумал он. — Наверно, с годами у человека начинают прорастать корни, которыми хочется зацепиться за землю».

Но Тирби — не то место, где можно остаться надолго.

Укладывая чемоданы в фургон, он заметил, что одна боковая лавка опущена. Наверно, ее сложил хозяин постоялого двора, когда натягивал новый тент. Тогда почему он оставил вторую поднятой? Мог бы и ее опустить.

Конюх, запрягавший лошадей, подошел к нему, заглядывая в глаза. Кирилл дал ему монету, и конюх заулыбался:

— Счастливого пути, сэр.

Дождавшись, когда тот отойдет подальше, Кирилл приподнял лавку — и увидел там Рико.

Мексиканец лежал на спине, вжавшись между досками, и смотрел на Кирилла, прижав палец к губам.

— Здесь никого, — тихо сказал Кирилл. — Ты где был?

— Тут и был, на конюшне. В сене прятался. Знал, что вы сюда придете. А где этот растяпа Мануэль?

— Недалеко. Скоро ты его увидишь.

Джон Лагранж, как всегда, попал в кутузку из-за драки. И, как всегда, драка началась из-за того, что его, американца в шестом поколении, снова приняли за мексиканца. Не будешь же доказывать каждому ковбою, что твои предки осваивали Луизиану, когда предки этого ковбоя еще батрачили где-то в Ирландии и знать не знали о земле на другом берегу океана. Род Лагранжей некогда владел территорией, которую не объехать и за неделю. На их плантациях трудились тысячи рабов, а хлопок и табак Лагранжи поставляли королевскому двору. Да, когда-то Францией правил король, и прадед Джона, бывало, сиживал за королевским столом. Но королю отрубили голову, безродный корсиканец Бонапарт продал Луизиану Соединенным Штатам, и былое могущество рода стало понемногу таять. Гражданская война вконец разорила Лагранжей, и в пятнадцать лет Джон остался последним мужчиной в роду. Он унаследовал развалины усадьбы, густую шевелюру и пристрастие к дорогим шмоткам. Отправившись на поиски далекого, но богатого родственника, он впервые попал за решетку. Неудачная попытка стянуть с чужой плиты сковороду с жарким стоила ему трех месяцев свободы. Из тюрьмы он вышел голодным, злым, но уже не таким одиноким, как раньше. Соседи по заточению подсказали адресок в Додже, и мальчишка был принят в шайку. Старшие товарищи громили банк, а Джон поджидал их в укромном месте со сменными лошадьми. В этой шайке он провел год. Однажды налетчики прибыли к месту пересадки не в полном составе. Да и те двое, что дотянули до овражка, истекали кровью. Джон недолго колебался. Он пристрелил друзей и стал обладателем двенадцати тысяч долларов.

Тех денег хватило на месяц. Но, выйдя из казино без единого цента в кармане, Джон ничуть не горевал. Он знал, что отныне богатство будет приходить к нему так же легко, как ушло. С тех пор он жил только для того, чтобы раздобыть денег. И добывал их только для того, чтобы проиграть.

— Похоже, ты опять продулся? — недовольно спросил Хезелтайн.

Лагранж со скучающим видом отвернулся к окну, готовый выслушать длинную нотацию. Он догадывался, отчего босс так злится, узнавая об очередном проигрыше. Опытного картежника бесило то удовольствие, с каким Джон ставил на заведомо слабые комбинации.