Зачет по выживаемости - [34]

Я очнулся оттого, что какая-то тварь, высунувшаяся из клочьев тумана, обнюхивала мое лицо. Морда твари была покрыта зелеными костяными пластинами, переходившими на макушке в перепончатый, похожий на рыбий плавник, гребень. Гребень тянулся вдоль спины, как у пеликозавра, и заканчивался на хвосте покосившимися роговыми иглами.

— Кыш, ящерица, — сказал я негромко.

Тварь отпрянула. Желтые глаза ее еще несколько секунд настороженно изучали меня, потом она развернулась и, тяжело доковыляв до топкого берега, плюхнулась в воду, сплошь заросшую пятнами какой-то плесени. По поверхности пошли круги. Несколько пар желтых глаз, увенчанных перепончатым гребнем, скрылись под водой.

— То-то же, — пробормотал я, оглядывая туман вокруг. При первом же движении затылок и шею пронзила острая боль. Осторожно, очень осторожно я приподнялся на локте и ощупал голову. Ничего серьезного: увесистая шишка за ухом, запеклась кровь. До свадьбы заживет. С благополучным приземлением, рыцарь. Что же, однако, с остальными?

Вокруг из-за нависающих ветвей исполинских деревьев стоял полусумрак. Вон оно, то место, где я пролетел: концы ветвей были обломаны, и в сплошном зеленом своде образовался широкий колодец. Судя по тому, что я не завис на парашюте метров за десять от земли, падал я с солидной скоростью — то ли «Сова» меня катапультировала последним, то ли ветки у местной флоры оказались слишком хрупкими. Парашют лежал тут же, рядом. По нему уже успели потоптаться грязными перепончатыми лапами — не иначе та тварь, которую я спугнул.

Туман вокруг снова сгустился. Я отстегнул лямки парашюта и сел. Дышалось, несмотря на густые испарения, легко, только невыносимо воняло болотом.

— Ничего, — пробормотал я, — это можно стерпеть.

Комбинезон мой нигде не был порван, с тупым самодовольством повторяя линялые оттенки мха неопределенного грязного цвета, на котором я сидел.

Болотная живность, напуганная моим падением, стала постепенно приходить в себя и подавать голоса, сначала робкие, потом все громче и громче, и скоро туман вокруг наполнился кваканьем, плеском, какими-то скрипами… Что-то пронзительно застрекотало у меня над головой. Со звоном налетела мошкара, комары не комары, однако, покружив надо мной, быстро разочаровалась и исчезла в тумане.

Как же, однако, найти ребят? Было бы хорошо знать, куда упала «Сова» — там запасы консервов, медикаменты. А еще лучше найти дорогу, ведущую к космодрому, которую мы видели с орбиты. Десять-пятнадцать километров вверх по дороге, — я представил у себя под ногами растресканный искрошенный бетон, сквозь который пробивается колючая трава, — полдня пути, и я на космодроме. Ночью корабельный прожектор в зенит, днем — сирену на полную мощность, сутки-двое, и мы в полном сборе.

На всякий случай, я попробовал покричать. В кисельном тумане мой вопль тонул, словно я кричал в подушку. Даже каким-то незнакомым показался мне собственный голос. Наверное, здорово нас разбросало, на несколько километров. «Сова» падала по расширяющейся спирали… Я облизал пересохшие губы и вдруг услышал слабый, словно далекое эхо, ответный крик.

18

Я часто в мыслях возвращаюсь в это время, на нашу планету без названия, особенно, когда не спится по ночам. Чаще это приходит под утро, на грани сна и бодрствования, когда перед глазами с болезненной ясностью всплывают картины из прошлого, и оживает память тела: мышц, сухожилий, старых травм, что глубоко гнездятся в нас. И я слышу мелодию.

Она звучит негромко и монотонно, как дождь за окном. Просыпаясь, я не могу вспомнить ее. Остается ощущение чего-то единственного, ускользающего сквозь протянутые вдогонку пальцы, как туман.

Мне никогда не приходило в голову получить профессиональную консультацию по этому поводу. Скажем, у психолога, который специализируется на слуховых галлюцинациях. По-моему, это совершенно лишнее. Да и что будет снами, когда в самые сокровенные уголки души мы разрешим вторгаться специалистам? А во-вторых (с моей точки зрения, как дилетанта), если мелодия рождает определенные эмоции и мироощущение, то почему, наоборот, эмоции и воспоминания не могут рождать мелодию?

Эта планета осталась в наших дневниках, отчетах, нашей памяти. Быть может, когда-нибудь мой сын приземлится там, и его ботинки примнут тот же мох, оставят отпечатки на той же земле, и по ночам в нем будет оживать та же мелодия.

Сначала я шел, проваливаясь по щиколотку в топь, уклоняясь, раздвигая густые колючие ветви и лианы, что появлялись из тумана навстречу мне. Потом берег немного поднялся, стало суше, и я побежал, стараясь не спотыкаться о корни, что так и норовили зацепиться за мои ботинки, и перепрыгивая лужи. Потом мне показалось, что я заблудился, и я снова начал кричать. Ответный крик раздался неожиданно близко, точнее, это был не крик, а стон. Я метнулся в сторону, чуть не угодил в какую-то совершенно чудовищную паутину, натянутую между черными, скрученными в штопор стволами, и выбежал на поляну, заросшую колонией дырчатых полуметровых губок. На другом краю поляны, прислонившись спиной к поваленному дереву, сидел Алексей.

Парашют его висел в метрах семи над землей, запутавшись в густых ветвях, трепетал и лениво пузырился в слабых порывах ветра.