Зачет по выживаемости - [25]

Двор был обнесен невысоким забором. В лунном свете было видно, что от калитки и до крыльца одноэтажного сруба сплошь он зарос густой травой, в которой едва можно было различить протоптанную тропинку. Больше Валентин не успел рассмотреть ничего: раздался лай, из-под крыльца выскочила внушительных размеров псина и, растопырив лапы и оскалив зубы, бросилась к калитке.

— Тихо, тихо, Жучка, спокойней, — примирительно сказал Валентин, отступая на всякий случай от забора на шаг. — Свои, Полкан, не надо так волноваться. Полканушка… Рекс. Хороший мальчик, хороший. Это дядя Валик пришел, — еще шаг от забора. — Позови лучше папочку. Спокойней, кому сказал!

Пес неожиданно замолк и оглянулся. Валентин поднял глаза.

На крыльце, ссутулившись, стоял сухопарый старик. Возможно, из-за света, падающего со спины, руки его в первое мгновение показались Валентину какой-то непомерной длины, как у обезьяны.

— Назад, Фалег. Место!

Пес попятился и неохотно улегся поодаль от крыльца, как бы открывая дорогу непрошеному гостю. Старик сделал приглашающий жест рукой, глядя на Валентина. Не такие и длинные у него были руки, а в темноте, чувствовалось, видел он не хуже курсанта Иваненко.

— Заходите, молодой человек, раз пришли. Зовут меня Владимир Максимович. Не тревожьтесь, Фалег вас не тронет.

— А я и не тревожусь, — пробормотал Валентин, толкая калитку.

В избушке одуряюще пахло травами. По стенам были развешаны пучки чабреца, полыни, мяты и еще множество каких-то трав, о названии которых Валентин не имел ни малейшего представления. Несмотря на теплый летний вечер, пылал огонь в печи, кипело какое-то варево в музейного вида горшке. Впрочем, на этом сходство с музеем и заканчивалось: стол и стулья-полукресла имели вполне современный вид, откидная кровать, поднятая и закрепленная у стены под книжными полками, была почти такой же, на какой еще сегодня спал Валентин. Никаких черных кошек, отирающихся около блюдца с молоком, или там филинов, лупоглазо зыркающих из-под потолка, — ничего этого не было и в помине. Все очень чисто, опрятно, прилично, люминесцентная лампа под потолком, так что в первый момент курсант Иваненко даже засомневался, туда ли он попал.

— Садитесь, молодой человек. Вас, кажется, зовут Валентин?

Валик впился взглядом в лицо старика.

— Извините, я забыл представиться.

Лесник улыбнулся:

— Ничего, ничего. У меня достаточно хороший слух. «Дядя Валик пришел», — сказал он противным голосом, в котором Валентин не без труда узнал свой собственный. — Ужинать будете? Садитесь, садитесь, не стойте.

Валик машинально отодвинул стул и сел около стола.

— Ас-с…

— Что?

— А с-скажите, со зверями и птицами вы тоже так можете?

— Что именно?

— Ну, разными голосами? Разговаривать.

Лесник сел за стол напротив Валентина. Был он роста не меньше Валикового: два метра без малого; крепкие загорелые кисти, коротко обрезанные ногти, так что по таким ногтям и не видно — копается их владелец в земле или же целый день возится с точными приборами. С полминуты Валентин и старик молча рассматривали друг друга. Лицо у лесника было под стать рукам: загорелое, крепкое, совершенно нельзя было определить, даже вглядевшись в такое лицо, принадлежит оно инженеру высшей квалификации или садовнику. Да и возраст нельзя было назвать с полной уверенностью: что-то среднее между шестьюдесятью и девяноста пятью. А, впрочем, кто его знает? Может быть, пятьдесят пять, а может, и сто пять. Кто их разберет, этих ведьмаков? Волосы седые и жесткие, как серебряная проволока, но есть люди, которые седеют к сорока годам.

Лесник согнал с лица улыбку. Даже без улыбки лицо его не утратило каких-то располагающих черточек, каких-то теплых искорок в глубине глаз. Был он чисто выбрит, ровная седая щеточка усов… Не такой он и страшный был, этот ведьмак.

— Голосами, Валентин, владеть — не велика премудрость. Попугаи и скворцы, у которых мозг не больше горошины, умеют это. А человек, знаешь, — существо гораздо более талантливое, просто мало кто об этом подозревает… Так ужинать будем?

— Не откажусь.

На ужин были вареники с сыром под сметанку и стакан ряженки. После ужина лесник вышел во двор, накормить Фалега. Кстати, за ужином в разговоре выяснилось (это лесник объяснил, после того как Валентин бессовестно переврал кличку пса), что Фалег, именно Фалег, это — имя духа Планеты Марс.

Пока лесник кормил Фалега, Валентин убрал со стола. Часы на запястье показывали одиннадцатый час. За окном стояла кромешная темень. Огарок луны закрыли плотные облака. По всему похоже — собиралась непогода. Силуэты верхушек сосен, едва различимые на фоне неба, раскачивались от поднявшегося ветра. Того и гляди, хлынет дождь.

Валентин расставил посуду на полку над печкой и снова сел за стол, положив перед собой руки и размышляя, наверное, в сотый раз над тем, не совершил ли он глупость, поддавшись на туманные посулы Хазара. Хазар все очень красиво расписал, но уж слишком много было в его рассказе фантастического. И потом, одно дело выслушивать это в парке у стен Астрошколы и совсем другое — вспоминать об этих бреднях на трезвую голову здесь. В конце концов Хазар добился-таки своего: после яростного торга Валик поменял месячную стипендию на секретный адрес и более чем туманные обещания и клятвенные заверения в вечной дружбе и солидарности днепропетровских выпускников.