Зачет по выживаемости - [17]

За окном совсем рассвело. Часы на столике у кровати показывают 6:10. Я перевернулся на бок и включил радио. Передавали блюз в исполнении оркестра под руководством Жана Пейгано. Под такую музыку хорошо танцевать в полутемном баре, зарываясь носом в душистые волосы и обнимая ее все крепче и крепче. Я вздохнул. Сегодня в три часа дня у меня назначена встреча с Женевьевой…

9

Оля умела задавать отнюдь не детские вопросы. Это был у нее настоящий талант или бич? Бывало, как спросит что-нибудь и смотрит на тебя по-детски ясным, невинным взглядом, только в уголках губ подрагивает не то что усмешка — легкая тень усмешки, да в глубине глаз, если присмотреться, видно, как прыгают веселые искорки-чертики. Пока мы с ней гуляли по зоопарку, переходя от клетки к клетке, она молчала, с одинаковой сосредоточенностью изучая как зверей, так и надписи над клетками, от названия животных до запрещающих надписей: «Близко НЕ подходить!», «НЕ кормить!»

В центре зоопарка — площадка молодняка. Время приближалось к двум часам.

— А когда они вырастут, тоже будут жить в клетках? — спросила Оля, рассматривая резвящихся братьев-медвежат на песчаном склоне.

В мою сторону она даже не покосилась.

Я выбрал уклончивое: «Наверное».

— До самой смерти? — Теперь она повернула ко мне свою головку (солнце светит сквозь растрепавшиеся волосы, просвечивает ухо) и смотрит на меня не по-детски серьезными глазами.

Я прочистил горло.

— Откуда я знаю?

Оля молчит, не мигая, смотрит на меня. Такой же взгляд у мамы, когда она пытается уличить меня в невинной лжи.

— Здесь им хорошо, — выдал я первое, что пришло в голову. — Здесь их кормят и поят. Ухаживают, — добавил я после небольшого раздумья.

— Но ведь им, наверное, ужасно скучно: жить вот так в клетке до самой-самой смерти.

Пожимаю плечами.

— Я бы не смогла, — говорит Оля и снова смотрит на меня.

— Они могут помечтать, — отвечаю я и гляжу на часы.14:05.

Оля долго смотрит на меня, очевидно, пытаясь представить, о чем можно помечтать, если всю жизнь провел взаперти, понятия не имея ни о лесах, ни о реках, ни горах, ни о бескрайних степных просторах.

— Хорошо, что ты станешь косморазведчиком, — неожиданно говорит она.

— Почему?

— Не как в клетке, — говорит Оля не совсем понятно. А впрочем, все понятно. Действительно, хоть выглянуть за пределы тесного мирка, в котором тысячи и тысячи лет жило человечество. Ради этого можно многим пожертвовать.

— Это опасная работа, — говорю я. — Можно погибнуть.

В каком-то смысле с Олей говорить легче, чем с мамой или даже с отцом. Можно не притворяться и не следить за каждым словом. С ними я никогда бы не позволил себе этого «можно погибнуть».

Оля кивает, не спеша, задумчиво, как взрослая.

— Я бы тоже убежала, если бы меня держали в клетке, даже если б… — Некоторое время она думает. — А косморазведчики часто гибнут?

— Не чаще, чем звери, которые убегают, — говорю я. «В ста процентах случаев», — добавляю я про себя.

Но Оля не знает этой статистики. Лицо ее озаряется улыбкой.

На часах 14:10.

— Вот что, Оля, у меня тут недалеко назначено свидание с одной тетей. Дамой. Так что я, пожалуй, отправлю тебя домой на такси, а сам…

— Ты ее любишь?

Я поперхнулся.

— Если ты ее любишь, значит, вы будете обниматься и целоваться, и тогда, конечно… — она поковыряла пальцем забор, — а если нет, я тоже пойду с тобой.

Терпеть не могу, когда меня заставляют лгать и изворачиваться.

В глубине сознания я понимал, что сам себя поставил в такое положение, нечего пенять.

— Дело в том, что встреча может затянуться, — наконец выбрал я уклончивое, чтобы не врать ни себе, ни ей. — Домой я вернусь часов в двенадцать, так что сама понимаешь…

Оля вздохнула.

— Если так…

Красивые женщины обычно опаздывают на свидание. Этот порок не относился к числу недостатков Женевьевы. Я увидел ее издалека, когда она подходила ко входу в парк Шевченко, торопливая, чуть переваливающаяся походка, неброский макияж. Я помахал рукой.

— Привет, Женевьева.

— Добрый день, — она слегка запыхалась.

— Жарко сегодня. — Я протянул ей розу, которую купил после того как отправил Олю домой на такси.

— Спасибо.

— Может, пойдем сегодня на пляж? — Убийственное предложение, учитывая телосложение Женевьевы. Увидев, как на мгновение застыло ее лицо, я понял, что сморозил глупость.

— Н-нет, пожалуй. Вода в Днепре, наверное, еще очень холодная. Да и потом, о таких предложениях надо предупреждать заранее. Я не взяла с собой купальник.

Я мысленно обругал себя. Женевьева виновато улыбнулась. Улыбка очень красила ее лицо, делая почти привлекательным.

— Тогда посидим где-нибудь.

Мы спустились по аллее мимо гуляющих пар (большинство из них, как и мы, шли к Днепру), повернули к пешеходному мосту, недалеко от которого на террасе в тени расцветающих акаций были расставлены столики летнего кафе. Посетителей в это время было немного. Мы заняли свободный столик и подождали, пока официантка подойдет за заказом.

— Коктейль с каплей вина? — спросил я Женевьеву.

Женевьева улыбнулась.

— Почему же с каплей? Можно и чуть-чуть больше.

Если не смотреть на нее, а слушать только голос, можно даже «ловить определенный кайф», как инструктировал меня Алексей, провожая на одно из первых свиданий с Женевьевой в позапрошлом году. А если… Наверное, это просто дело привычки. Интересно, за кого нас принимает официантка? Женевьеву — за попечительницу богатого фонда, а меня? Черт, кому какое дело, в конце концов?