Зачем мы вернулись, братишка? - [53]

– На собраниях общины доводилось видеть офицеров Российской армии, прапорщиков.

– Мы поддерживаем товарищеские связи с российскими пограничниками, 201-й мотострелковой дивизией. Тридцать общинников были направлены в военные училища России, большинство из них уже служат в Российской армии. Некоторые вернулись и продолжают ратный путь в Таджикистане.

К его удивлению, корреспонденцию напечатали в нескольких региональных газетах, а главное: таджикистанские казаки стали объектом паломничества молодых российских журналистов.

На вопрос Георгия о перспективах «Амударьинской линии» Аллахвердиев ответил без колебаний:

– B казаки-разбойники им играть не дадут. Героин – забота национальная. Будут жить, пока наши пограничники стоят. А потом или перебьют, или по тюрьмам рассуют.

– Кошачий глаз? – хмыкнул в трубку Георгий. – Может быть. Но не так скоро. Кстати, на днях встречайте нашего друга и посылочку. Мы вас не забываем.

«Наш друг» действительно нарисовался у черных железных дверей корпункта уже через день. Умеют прислеживать! Ну-ну, проверьте. Аллахвердиев с минуту изучал в глазок плотного краснолицего мужика лет тридцати, уделив особое внимание двум объемистым чемоданам. Так в командировки не собираются. Это из области: «Я к вам пришел навеки поселиться». Так и вышло. Гость, попросивший чуть ли не с порога говорить громче по причине глухоты, отрекомендовался корреспондентом «Педагогического обозрения» и протянул Акбару плотный конверт.

Читая «дружеское послание», Акбар трижды порывался набрать московский номер Георгия, потом тихо матерился, но в конце концов достал початую бутылку «Золотого ангела» – вонючей импортной водки, пошел на кухню, чтобы по-человечески встретить гостя. Точнее, нового хозяина корпункта на два ближайших месяца. Если все будет хорошо.

Воистину, спасая душу – теряешь то, для чего она создана! С прочтением письма предлагалось незамедлительно убыть в Махачкалу, что само по себе было неплохо – родной город! А там заняться освещением деятельности местных ревнителей ислама, в просторечии именуемых ваххабитами. Вот это было значительно хуже. Христианский социализм – сущий бордель по сравнению с исламским коммунизмом!

Несколько озадачил предписанный маршрут. Поездом до Ташкента, затем в Ашхабад и Красноводск (недавно переименованный в Голову Всех Туркмен – Туркменбаши), морем до Баку и вновь на поезде в Махачкалу. Блин, в Москву через Париж было бы удобней! Тем более что уже в Ташкенте едва не арестовали за попытку незаконной торговли валютой. Ничуть не сомневаясь, Аллахвердиев хотел расплатиться долларами в привокзальном ресторанчике и получить сдачу узбекскими сумами. Едва откупился от плотных, ежиком остриженных и очень агрессивных агентов местной безопасности. Они же, получив за углом сто баксов на двоих, вежливо просветили, что подобный способ оплаты мог обойтись в пять лет колонии строгого режима. Только в Дагестане, который упорно хранил звание «советского», Аллахвердиев понял – предписанный маршрут должен был возвратить его к «реалиям Востока на постсоветском пространстве». С двумя из этих реалий – чесоткой и вшами, подхваченными в пути, – он боролся дома.

Махачкала. Со смертью СССР жизнерадостный, вкусный, как молодое вино, приморский город вдруг превратился в дикую смесь свалки, мечети и бесконечного нищенского базара. Молодые люди с пугающе-пустыми взорами, в кружевных белых тюбетейках и коротких полотняных шароварах ходили группками по старому бульвару, прижимая к груди засаленные брошюрки с арабской вязью. У глуповато-роскошных особняков дежурили бородатые молодцы с автоматами на изготовку, а подъезды к правительственным зданиям были перекрыты бетонными блоками. И грязь, та самая, с которой боролись горские интеллигенты и русские дворники, вылезла наружу. Аллахвердиев озадачился: малая родина напоминала захолустный арабский городишко на краю пустыни: рай за трехметровым забором и многослойная помойка на улице. По ночам, хоть и реже, чем в Душанбе, вспыхивали перестрелки, рокотали бронетранспортеры. Восход оглашали муэдзины, чьи голоса, усиленные динамиками и раздробленные эхом моря, живо напоминали «Весну священную».

Несколько удручил визит к двоюродному брату. В прихожей Акбар заметил обрезок водопроводной трубы. Оказалось, вовсе и не дубинка! Внутри патрон двенадцатого калибра, набитый картечью, и примитивный спуск.

– А сверху еще гвозди рубленые, – поделился родственник. – Лупара! Если кто будет ломиться – самое то. А если найдут – ничего не ведаю. Нашел во дворе, думал, в хозяйстве пригодится. Не улыбайся, здесь своя война идет. Может, не такая громкая, как у таджиков, но коварней, это точно. Если кого решили убрать, нагнуть или хату отнять – уберут, нагнут и выживут!

Легкий скепсис Аллахвердиева относительно войны в родном краю растаял буквально через час. К себе он вынужден был добираться окольными путями. Подходы к дому были перекрыты бронетранспортерами – милиция выкуривала боевиков из особняка в мавританском стиле. Странно, а говорили, что там поселился думский депутат? Окончательно поднял настроение рассказ матери о том, что незадолго до его приезда какие-то «банабаки» заявились с вопросом, где, мол, твой сын? И без околичностей предложили сообщить, что пора ему вступать в национальное движение «Подвал».