Зачем мы говорим - [74]

Когда родители спрашивают подростка, где он был вчера вечером, или представитель власти допрашивает подозреваемого, или кто-то слушает политика, словам которого не верит, — все исходят из предположения, что обязательно обнаружатся какие-то явные признаки, которые укажут на неправду. Когда человек неискренен, он обычно напряжен. И мы предполагаем, что волнение или страх оставят свой отпечаток и в речи ^{336}. Стресс увеличивает возбуждение, и это затрудняет точный контроль над голосом. У некоторых людей это сказывается на громкости речи, появляется грубость в голосе, изменяется частота колебаний голосовых связок. У других происходит избыточная компенсация эффектов повышенного возбуждения, поэтому речь становится чрезмерно точной. Это могло бы правдоподобно объяснить вымученность первого выступления Клинтона.

Проблема состоит в том, что многие люди полагают, что им лучше удается обнаружить ложь, чем солгать самим. Но на самом деле все как раз наоборот: мы лучше обманываем, чем разоблачаем ложь. Это может быть связано с ранними воспоминаниями о крупном обмане, который не удался. «Безобидная» ложь, где ставки не так высоки («Прости, твое письмо, похоже, попало в спам»), обычно не так запоминается и не имеет большого значения. Мы забываем, что на самом деле у нас хорошо получается обманывать. Мы обычно пытаемся отыскать конкретные признаки, которые, как нам кажется, укажут на то, что собеседник лжет, например, он отводит взгляд в сторону, улыбается или дергается. Но научные исследования показывают, что это неточные признаки. В действительности представление о том, что когда люди лгут, они больше суетятся, прямо противоположно тому, как на самом деле ведут себя лжецы.

Эйтан Элаад из Национальной полиции Израиля исследовал этот вопрос в проекте с участием 60 полицейских, которым показывали видеозаписи подростков и просили их определить, когда те лгут ^{337}. На видео были записаны восемь подростков, описывающих людей, которые им нравятся или не нравятся. Иногда они говорили правду, но иногда и обманывали. Правильная интерпретация таких видеозаписей — это настоящая проблема в расследовании лжи. Когда подростки лгали, они должны были бы проявлять признаки стресса, в противном случае следователи не смогли бы найти зацепок, с которыми можно было бы работать. Однако очевидно, что в случае раскрытия обмана речь не шла о реальной угрозе тюремного заключения или других жестких санкциях. Можно было сыграть на самооценке подростков, сказав им, что только те, кто обладает мощным интеллектом, сильной волей и отличным умением контролировать себя, смогут преуспеть в обмане ^{338}.

Две трети израильских полицейских думали, что они показали очень хорошие результаты в определении лжи. На самом деле их ответы были даже хуже, чем ожидалось: ложь была обнаружена только в 46 % случаев. С тем же успехом они могли бы просто бросить монетку. В среднем по данным исследований, в которых принимали участие судьи, психиатры и специалисты по работе с полиграфом, успешность была чуть выше простой догадки ^{339}.

В 1994 году Ричард Уайзман, профессор Хертфордширского университета и специалист по общественному пониманию психологии, провел большой эксперимент по изучению лжи. Ход эксперимента контролировался в меньшей степени, чем лабораторные исследования, но Уайзман протестировал огромное количество людей, которые должны были обнаружить ложь. В эксперименте использовались два интервью с известным британским политическим обозревателем сэром Робертом Деем. В одном интервью он солгал, в другом сказал правду. Публика должна была это определить. Более 40 000 человек слушали Дея по радио, читали его интервью в газетах или смотрели выступления по телевизору. Радиослушатели, у которых для обнаружения лжи были лишь вербальные и голосовые подсказки, опознали ее правильно в 73 % случаев. Читатели газеты, у которых был только текст, правильно ответили в 64 % случаев. Удивительно, но те, кто смотрел интервью по телевизору и мог не только слышать, но и видеть Дея, показали худшие результаты и оказались правы в 52 %, что ненамного выше ожидаемой вероятности. По-видимому, добавление визуальных подсказок на самом деле снижает способность обнаружения лжи ^{340}.

По результатам всемирного обзора, самым распространенным признаком обмана, по мнению большинства людей, является то, что если человек лжет, он отводит взгляд ^{341}. Если человек смотрит в сторону, даже маленькие дети 5–6 лет связывают это с враньем. Но любопытно, почему мы полагаемся на этот ложный знак? Человек очень хорошо определяет чувства окружающих, и, по-видимому, здесь существует какая-то иллюзорная взаимосвязь. Мы отводим взгляд, когда нам стыдно, а если нас поймали на лжи — это стыдно. Возможно, именно поэтому мы ошибочно полагаем, что если человек говорит правду, он будет смотреть прямо в глаза, а лжец отведет взгляд.

Низкие показатели успешности в исследованиях обмана частично объясняются тем, что люди полагаются на стереотипные, но ошибочные признаки, как раз такие, как взгляд в сторону. Еще одним фактором является презумпция правды: мы естественным образом убеждены, что истинных утверждений больше, чем ложных. Как и в большинстве жизненных ситуаций, в попытках обнаружить ложь мы для вынесения суждений используем эвристику, или произвольные решения, а она часто основана на предубеждениях. Майкл Шермер в книге «Верующий мозг» (The Believing Brain) приводит следующий пример