Забытый князь - [54]

— Думаю, ён и заставил их ето делать, — высказал Алберда. Все с ним согласились.

ГЛАВА 21

Изгнание Ягайлом из Киева Владимира Ольгердовича вызвало недовольство и породило массу интриг. И первым среди недовольных оказался Скиргайло. Посаженный на этот стол, он был недоволен тем, что его лишили звания великого литовского князя, которое досталось Витовту. Главным виновником случившегося он по праву считал Ягайла, а за ним Витовта, который вырвал это звание из рук короля.

А всё это недовольство отразилось на Софье, которая так и не могла попасть к отцу. Она была в руках Скиргайла «разменной монетой».

А на горизонте для Скиргайла появилась другая угроза. Король решительно вёл Литву к принятию католичества. Христианин Скиргайло этого не хотел. Поэтому он был против усиления Ягайла, которое могло произойти, отдай он Софью в жёны за преданного королю какого-нибудь польского пана. Неизвестно, как поведёт себя и Витовт. В случае сильного королевского нажима он всегда может получить могучего союзника, вернув отцу его дочь, объяснив её задержку жёстким повелением короля. Софье же он говорил, что между её отцом и королём отношения натянуты и всякое может случиться. И он бы не хотел видеть свою любимую племянницу запрятанной в какой-нибудь келье или хуже того, брошенной в темницу. Пугал он ещё и тем, что Ягайло, так между собой они продолжали его звать вместо Владислава, ищет для неё жениха, который бы верой и правдой служил только ему, Ягайле. А кто он: дряхлый старик, урод, тот во внимание не принимал.

Софья, испытавшая на себе нелёгкую участь быть «гостьей» у великого литовского князя, не могла не верить его словам. Поэтому ему без труда, когда они подъезжали к Киеву, удалось уговорить её не ехать пока в эту столицу, а предложил ей Вышгород, что рядом с Киевом, на что она охотно согласилась. Некогда это была главная загородная резиденция великих киевских князей. Но нашествие татар, частая смена князей на киевском столе довели эту резиденцию чуть ли не до полного развала.

Для Софьи наскоро отремонтировали опочивальню, едальню, и охранять её поставили человек двадцать татар, примкнувших к Скиргайлу, когда тот был великим литовским князем. Её радовало, что они не понимая ни слова по-литовски, ничем ей не докучали. А огорчало то, что, когда она, наскучавшись в этих развалинах, хотела съездить и побродить по незнакомым улицам древней русской столицы, они как из-под земли вырастали перед ней на дороге. Приходилось с горечью поворачивать назад. Успокаивало её сердце только одно: с ней рядом находилась Устинья, её верная служанка.

В какой-то мере Скиргайло был прав. Ягайло действительно продолжал поиск жениха для Софьи. Короля нисколько не смущало то, что он предлагал её руку то Болеславу Мазовецкому, то Сигизмунду Чарторыйскому. Теперь объектом его интересов стал молодой князь Сандомежский. Его не смущало и то, что в юности княжич не то по глупости, не то из тщеславия, решил покататься на мало объезженном жеребце. И результат: один глаз не закрывается, рот перекошен, одно плечо ниже другого, как и одна из ног. Конюха, разрешившего княжичу эту поездку, запороли до смерти. Даже при его богатстве знатные фамилии обходили его стороной. А незнатных родители не хотели. А тут такое дело! Дочь великого князя, красавица... Как не услужить королю.

Дав согласие, Сандомежские терпеливо ждали. Но их терпение кончилось, и княгиня — муж-то был тряпка из тряпок — отправилась к королю. Даму он принял с изысканной рыцарской вежливостью. Объяснив ей, что дело католизации идёт с огромными трудностями и отвлекает его от всех дел, он дал слово, что немедленно вернётся к этому вопросу. Он действительно хотел это сделать. Но тут до него донеслись слухи, что жмудь подняла, не желая менять веры, восстание, и Витовт не может с ними справиться. Ягайло понял всю меру той опасности, которая может ожидать его королевство. Жмудь объединится с тевтонцами, тогда мало не покажется. Тут уж не до Софьи. В какой раз событие спасало княжну, хотя она об этом и не знала.

А в Киеве, на Крестовозвиженской улице, где, по преданию, апостол Андрей водрузил крест, предсказав великое будущее городу, наискось от церкви стояла лавка купца Батуры. Над лавкой было его жильё. В одной из комнат, окна которой выходили на церковь и площадь, за столом сидели два человека. Один был сам Батура, а другой — московский купец Иван Саларев. Они были уже не молоды, о чём говорили их посеребрённые головы, но ещё крепки и здоровы. Совершив сделку, они поднялись наверх, положили поклоны Крестовозвиженской церкви и сели за стол.

Батура хорошо знал дело от Киева до Очакова, а москвич ездил по северам. Сбывали друг другу ходкий товар, без обману. И москвич, довольный сделкой, собирался в обратный путь, который был нелёгок и опасен. Но привычка с детства заниматься делом сводила на нет все опасения. И пока Бог миловал.

День выдался по-летнему жаркий. Хозяин открыл окно. Вскоре они услышали громкое цоканье копыт. Хозяин, отодвинув занавес, выглянул и сразу же повернулся к гостю.

— Никак новый князь, Сти... Сти... тьфу ты, и не выговоришь. Стигало, — наконец, произнёс он.