Забытые страницы русского романса - [12]

На протяжении всего романса героем владеет, как мы понимаем, не чувство любви, а исступление отчаяния; лишь в одном эпизоде наступает короткое просветление: «щитом» была бы ему единственная любовь погибшей возлюбленной. Мы не знаем, виноват ли он, убита ли она горем или злодеем — здесь перед исполнителем раскрывается простор для деятельной работы воображения. Для каждого эпизода надо найти свой внутренний ритм, свое дыхание, но распределить силы таким образом, чтобы последний эпизод — возвращение к настоящему — прозвучал еще более взрывчато. Этого хочет и композитор, указавший возвращение к первому темпу, но общий характер (Molto agitato) —еще более взволнованный: здесь и подчеркивание слов (слогов) акцентами, частые смены нюансов в вокальной строке и в фортепианной партии, что должно усиливать общее состояние напряженного смятения. Это произведение требует длительной работы, так как оно сложно не только по содержанию, но имеет достаточное количество вокально-технических трудностей — «лихорадочное» синкопирование, неравномерное дробление фраз; в некоторых моментах тяжелые для интонирования скачки в мелодии требуют длительного впевания, и по-настоящему исполнить этот романс может лишь весьма зрелый певец. Самое главное в нем — это сохранить чисто динамический накал, который решает впечатление в целом.

В 1912 году Танеев опубликовал свой последний вокальный сборник под названием «Семь стихотворений Я. Полонского для одного голоса с фортепиано» соч. 34: № 1 «Последний разговор», № 2 «Не мои ли страсти», № 3 «Маска», № 4 «Любя колосьев мягкий шорох», № 5 «Последний вздох», № 6 «Ночь в Крыму», № 7 «Мое сердце — родник». Не все эти романсы интересны для исполнения, во всяком случае — для меня. Но не исключаю в дальнейшем за собой права «реабилитации», если сумею найти «ключ» к оставленным без внимания романсам.

Противоречивые чувства вызывает романс «Последний разговор», открывающий сборник.

В стихотворении Полонского нарисована расхожая ситуация — свидание в ночном саду, соловьиная песнь и безответное признание. Танеев строит свою композицию таким образом, чтобы снять все возможные привычные представления о романсах на эту тему. Романс достаточно сложен по музыкальной структуре, тональный и гармонический планы кажутся даже несколько искусственно выстроенными. Невольно соглашаешься с Асафьевым, подчеркнувшим, что мышление Танеева настолько «сильно и гармонично, что как бы ни казалась отвлеченной и рассудочной найденная им форма, в результате она-то и служит всецело тому, чтобы чувство или эмоциональный тон музыки сохранили именно через нее всю свежесть и первозданность».

Не следует забывать, что сочинялся этот романс не юным человеком, а умудренным композитором. В работе Танеева ярко ощущается знание того, как следует выразить то или иное эмоциональное и психологическое состояние. В результате появляется романс с совершенно особым обликом. Просто и естественно написан первый эпизод: спокойный аккомпанемент напоминает рисунок колыбельной, но никакой изобразительности в нем нет; фортепиано дает возможность полностью погрузиться в слово певца. Лишь в тактах 19—20 появляется выразительная перекличка голоса и фортепиано — как бы имитация соловьиной песни на фразе «и внимать ночному соловью». В последнем эпизоде на словах «с соловьиной песнею» возникает вариант этого мотива, который можно оценить как момент изобразительный.

В средней части и в заключительном эпизоде наблюдается явная перегрузка фортепианной фактуры, частые тональные отклонения и модуляции приводят нас к кульминации, которая как раз и приходится на заключительный эпизод. Композитору не хватает слов и, драматизируя образ, он повторяет в конце последнюю фразу: «С соловьиной песнею в устах». Но все же это повторение-нагнетание надо еще обыграть исполнительски, так как некоторая искусственность всего кульминационного эпизода дает себя знать. Композитором подробно указаны оттенки, штрихи как для певца, так и для пианиста, но все это напоминает холодную мозаику и останется таковым, если певец не найдет смыслового, человечного оправдания или доказательства.

Этот романс мне представляется созвучным Брамсу. Известно, что Танеев не любил этого композитора и в этом был солидарен со своим учителем Чайковским. Общих черт в Танееве и Брамсе достаточно много: мужественность свойственна им обоим; в их музыке отсутствует сентиментальность, их лирика — без излишней чувствительности (скажем так — высокая лирика, очищенная от «мирских» страстей) и, разумеется,— интеллектуализм как постоянная «приправа» музыки этих композиторов в любых жанрах. Может быть, я насильно соединяю в своем воображении два мною любимых имени. Но разве Брамс, как и Танеев, не берет вас за сердце, предоставляя возможность наслаждаться живительным воздухом бесконечно свежих модуляций, прекрасных неожиданностей и в то же время простотой, как, например, в романсе «О, если б путь обратный знать»?!

Не мог я пройти и мимо такого изящного романса на стихи Полонского, как «Маска» (соч. 34, № 3).

В этом романсе вальсовый характер связан конкретно с его содержанием. Место действия — «собрание», бал, где юноша встречает свою возлюбленную. Но встреча эта грозит им бедой: