Забытые союзники во Второй мировой войне - [68]
Хулио у своего самолёта В-26 и аналогичный самолёт в полёте
В результате у бомбардировщика Хулио загорелся один из моторов. Только с большим трудом союзным самолётам удалось оторваться и вернуться на базу на освобождённом к тому времени острове Корсика. Именно в том бою Хулио ранило в район паха, из-за чего у него так и не было детей.
Ещё одна личная трагедия предопределила его переход из Королевских ВВС Его Британского Величества в авиацию «Сражающейся Франции» генерала Де Голля.
Началось с совпадения. Хулио Хиль Мендес родился на улице Детомаси, названной в память об одном из первых уругвайских летчиков. Может быть, поэтому Хулио авиацией бредил с детства. Подтверждение находим в ещё одном письме брату, отправленном из Африки 18 мая 1942 года:
«Если я отсюда выберусь живым и здоровым, то сигналом будет появление над нашей фермой странного самолета, который будет выделывать разные акробатические трюки. Это точно будет твой брат, этот храбрый сумасшедший: тот самый, что играл на скрипочке и делал модели самолётиков из дерева и папиросной бумаги. И тот самый, что сегодня стреляет по немцам и итальянцам, защищая флаг, который он хоть и любит, но не принадлежит нашей единственной родине — той, где мама родила меня на свет, и той, в чьей земле покоится мой отец».
Но сам Уругвай, как мы помним, во Вторую мировую вступать не спешил. И Хулио предпочел отъезд в Англию.
Там, на Туманном Альбионе, он начал ухаживать за местной красавицей-блондинкой Джой Картер. Но отправившись к ней в гости в один из выходных, все, что Хулио обнаружил на месте её дома, была огромная воронка. Хулио был так потрясён случившимся, что в Англии оставаться больше не мог.
Присягой британской короне он связан не был, поэтому был волен поступать так, как заблагорассудится. В итоге он попал в авиацию «Сражающейся Франции» и туда, где водятся привычные нам страусы, — в Африку.
Именно в Африке с ним произошёл случай, о котором он потом очень любил рассказывать, — хоть и в нескольких вариациях.
Начало рассказа всегда было одним: он вылетел на ночную бомбежку, у него закончился керосин, и он совершил вынужденную посадку в пустыне. Дальше была встреча с арабами-кочевниками.
По одной версии, они его и спасли. По другой версии, кочевники взяли его в плен, из которого Хиль Мендес выбрался, подкупив одного из сыновей пустыни.
Но в обеих версиях примерно в этой части появлялся леопард: то ли он сторожил уругвайца, когда арабы посадили его в пещеру, то ли оказался в пещере, в которой Хиль Мендес прятался после побега.
Как бы то ни было, одно в этой истории бесспорно: после неё, по сути, ещё юноша Хиль Мендес поседел. Это заметно на фотографиях. Еще больше Хиль Мендес исхудал, переболев жёлтой лихорадкой.
А ещё ветеран-уругваец утверждал потом, что во время службы в Африке как-то перевозил самого Монти. То есть в руках добровольца-уругвайца был штурвал самолёта, на котором летел фельдмаршал Монтгомери — главный британский военачальник Второй мировой войны.
Вернувшийся из Сахары Хиль Мендес (слева) со своим боевым товарищем из Бразилии[103]
Возможно, что-то Хиль Мендес к концу жизни и преувеличивал. Но, конечно, не за рассказы он получил свои многочисленные награды. И неслучайно генерал Де Голль, когда приехал после войны в Уругвай в качестве президента Франции, захотел непременно повидаться со старым товарищем по оружию.
День Победы Хиль Мендес встретил в Касабланке, в Марокко. Его налёт к тому времени составил 426 часов 20 минут. Недурно! Пора было собираться домой.
Там, правда, его ждала никакая не военная карьера, а рутинная работа на ферме. Он умер в возрасте 69 лет от двойного инфаркта.
К счастью, в 1982 году подробное интервью с ним записал студент Педро Троче, который как раз писал курсовую про Вторую мировую войну. Это интервью и стало основой книги «Ветряные мельницы». Троче явно намекал на то, что гражданин страны, которая никак не объявляла войну Германии, был на фронте романтиком вроде Дон Кихота: тот ведь тоже сражался с мельницами.
Кстати, в ещё одном своём письме с фронта Хиль Мендес писал про Уругвай:
«В этой войне на кону — и наша свобода. И пусть лучше мне сломают голову там, чем нацисты придут к нам сюда, в мой любимый Уругвай. Триумф Германии был бы худшей чумой, которую Бог наслал бы на этот мир и на мою мирную и свободную Родину».
Разрывая отношения со странами «Оси» и объявляя им войну, уругвайские власти, конечно, знали о таких своих гражданах.
Но не меньшее значение для официального Монтевидео имел пример такого великого соседа, как Бразилия. Не зря ещё в имперские времена Александр Ионин написал про нее: «Страна будущаго, завидная страна»>{112}.
Совершенно верно Ионин писал о Бразилии и как о стране настолько большой и сложной, что «мимоходомъ трудно дать о ней даже и бЪглое поня^е».
Бразилия — такой же самодостаточный мир, как Россия. Конечно, с одной стороны, она, португалоязычная, так похожа на своих соседей из «испанской» Америки. С другой стороны, прав был Ионин, когда, говоря о разнице между Бразилией и её соседками, предлагал подумать о такой паре, как Россия и Польша. Вроде бы всё одинаково. Но ведь это два разных мира!
