Забытые союзники во Второй мировой войне - [112]
«Боюсь, я слегка левых взглядов, сэр», — отвечал ему Костелло, но все равно получил назначение. Как предполагает Гиббсон, Фрейзер не знал о том, что минимум до апреля 1944 года жена Костелло оставалась членом британской компартии (что для новозеландских лейбористов, как мы помним, было минимум подозрительным, а то и «чёрной меткой»).
Итак, с июля 1944 года офицер-коммунист Костелло — на новозеландской дипломатической службе. До отправки в августе 1944 года в Москву (через Тегеран) он ещё прошёл курсы повышения квалификации в головном для Империи Форин-Офисе в Лондоне, где произвел, как пишет тот же Гиббсон, прямо-таки блестящее впечатление.
И вот — Москва, где спустя много лет мы пытались сформулировать жизненные постулаты Костелло вместе с Романом Матасовым.
— Роман, я у биографа Костелло Иана Гиббсона прочел, что, увидев реалии коммунистического строя, Костелло в Москве разочаровался…
— Вроде бы на первом этапе так оно и было. Но Костелло очень проникся русской культурой.
— Обычное дело…
— Более того: хотя в Новой Зеландии и в Британии после войны думали, что он занимается шпионажем в пользу Советского Союза, Костелло парадоксальным образом помогал многим прижатым к стенке советской властью представителям советской интеллигенции.
— Например?
— В частности, он помогал Борису Пастернаку. Тайком от советской власти Пастернак именно через Костелло передавал на Запад свои поэтические произведения. И даже просил, чтобы именно Костелло занялся переводом на английский «Доктора Живаго».
— Что ещё на этом фронте?
— Он много ездил по стране, а в 1948 году даже принял участие в редактировании знаменитого сборника русской поэзии, который в Оксфорде составил Морис Бэринг.
— А как же собственно дипломатическая работа?
— Точнее будет сказать военно-дипломатическая. В марте 1945 года его временно вернули на военную службу: присвоили чин майора новозеландской армии — с тем чтобы именно в военном ранге он возглавил британскую военную миссию, выдвинувшуюся из Москвы в концлагерь Майданек. И это его глазами Запад увидел преступления нацистов там. Может быть, после этой поездки его отношение к СССР вновь стало куда более теплым.
В свою очередь, Гиббсон пишет о ещё одном показательном эпизоде, который пришёлся уже на 1946 год. Тогда Костелло прикомандировали к новозеландской делегации на мирной конференции в Париже:
«Работая в подкомитете, он сыграл значительную и, в известной степени, противоречивую роль при решении вопроса о чехословацко-венгерской границе. Итог расстроил других западных делегатов, но настолько понравился чехам, что в 1947 году они устроили ему тёплый приём у себя в стране».
Впрочем, даже это, согласимся, «к делу не пришьёшь».
Во-первых, биографы Костелло часто пишут о нем, как о человеке, опережавшем своё время. То есть, возможно, его доверительное общение не только со своими сослуживцами, но и гражданами «стран пребывания» было свидетельством не работы на чужие разведки, а опередившего своё время пытливого космополитизма.
Во-вторых, в целом Костелло своих руководителей в Веллингтоне не просто устраивал, а временами восхищал. С чего его повысили до первого секретаря в 1947 году? С чего в июле 1949 года ему доверили пост «временного поверенного», то есть руководителя новозеландской миссии на завершающем этапе её работы в СССР?
И всё-таки что касается государственной (а тем более дипломатической) службы, то повышенная бдительность в ней оправдана при любом строе и любом устройстве мира.
По-настоящему серьёзные подозрения в адрес Костелло возникли по ходу его работы в миссии Новой Зеландии во Франции. Служил он там с июня 1950-го по 30 сентября 1954-го. Как выяснилось потом, именно в его бытность в 1954 году в посольстве Новой Зеландии в Париже новозеландские паспорта были выписаны выдающимся советским разведчикам Лоне и Моррису Коэнам.
Случайность?
Два слова об этих выдающихся советских разведчиках. У Доны предки — из Польши. У Морриса — ещё ближе: отец был из Киевской губернии, а мать из Вильно. Лона — ещё и активистка Компартии США.
Моррис в 1937 году отправился добровольцем-интернационалистом в Испанию. Там-то он и попал в поле зрения советской внешней разведки и сразу же дал согласие на сотрудничество.
Во время Второй мировой Моррис отправляется на фронт, а его супруга (они поженились в 1941 году) остается в США, где находится на связи с резидентурой в Нью-Йорке. Судя по тому, что потом написали западные источники, её главной специализацией в годы войны являются секреты американских авиационных технологий — ив этом, конечно, очередной пример «иронии судьбы», учитывая, с какой миссией в 1941 году в СССР прилетает новозеландец Ишервуд. Но к концу войны Леонтина переезжает в город Альбукерке, расположенный неподалеку от главной базы «Манхэттенского», то есть ядерного проекта Америки.
Когда с фронта из Европы вернулся муж, с 1949 года они оба стали связными для советского разведчика Рудольфа Абеля. С ним они работали до 1950 года, когда были вынуждены бежать в Советский Союз. И уже из Москвы в 1954 году Моррис и Лона (заехав в Париж и получив там новозеландские паспорта) переправились в Англию. Там Моррис был радистом легендарного советского разведчика Конона Молодого. В Англии их главной задачей было раздобыть уже не ядерные, а ракетные секреты.
