Забытые руины - [114]

И чем больше опасностей таилось за стеной «Чонги», тем более уютной она мне представлялась.

Я отошел от окна. Посмотрел на Громбакха, пустившего фиолетовую слюну. Невольно задумался о том, какой выбор сделают охотник и следопыт. Покидая Целиндел, я подозревал, что наши пути вскоре разойдутся. Покидая Авендилл, верил, что мы вместе отправимся в Матриандир. Теперь же… Теперь все усложнилось. После того что случилось вчера, с нами не было ни Миалинты, ни Эрзы, ни Теора. Мы остались втроем.

Нужно было дождаться Тенуина, обсудить все с ним, а тем временем – сделать несколько записей в путеводник.

Я опять сел за умывальный столик. Осмотрел серебряный наконечник пера, будто подозревал увидеть на нем царапины. Ветошью протер костяной держатель, осмотрел колпачок и вырезанный на нем знак моего отца – я бы выбрал его для сигвы, если б не задумка с петерником. Наконец открыл роговую чернильницу. Подготовил перо, но так и застыл перед листами. Вспомнил, как Теор, точнее, мальчик, выведенный из комнаты Нитоса, впервые открыл глаза.

Мы с ним и Тенуином ехали в триголле. Мальчик лежал рядом со мной, привязанный к спинке лоскутами старого цанира, – мы опасались, что он свалится на пол. Громбакх сидел на кóзлах.

Эрза и Миалинта, опередив нас, скакали верхом. Несмотря на рану, Миа отказалась сидеть в триголле.

Думаю, ей было важно почувствовать себя сильной, способной ехать в седле. Учитывая незначительный, но все же вполне ощутимый жар, слабость и пульсацию в руке, я считал ее выбор глупостью, но переубеждать не стал.

Позади остались гиблый Авендилл, затаенный Ворт, мост через Маригтуй и раскиданные по берегу рабочие заимки. Мы уже час как выехали на желтую брусчатку Кумаранского тракта, когда я вспомнил о проверке, которую мне обещал следопыт. Улыбнулся тому, что в охватившей нас суете Тенуин сам позабыл о том, как на входе в ратушу дал ощупать платок, перевязанный тремя узлами.

– От первого узла до второго – четыре пальца. От второго до третьего – шесть, – самодовольно произнес я.

Тенуин промолчал. Никак не отреагировал на мои слова. Потом спросил:

– Что это?

– Узлы, что!

– Какие узлы?

Я насторожился. Не верилось, что следопыт вдруг стал таким рассеянным.

– Платок. На входе в ратушу. Ты же сам дал мне платок, чтобы я запомнил узлы…

Тенуин вздрогнул. Никогда прежде я не видел у него такой реакции. Впрочем, я не был уверен, вздрогнул ли он сам от моих слов или же вздрогнула вся триголла, наскочив на камень.

– Сказал, что хочешь быть уверен. Ну… Сказал: «Хочу знать, что ты оттуда вернешься», – последние слова я произнес неуверенно.

«Ты никогда по-настоящему не выйдешь из последней комнаты» – эхо мягкого, распевного голоса. Мурдвин.

Тенуин долго молчал. Потом медленно произнес:

– Я не давал платка. Тебе не давал. И не в тот день.

– Что… – Я растерялся. – Что значит, не мне и не в тот день?! Я хорошо помню… От первого узла до второго – четыре пальца. От второго до третьего…

Я так и не смог выговорить последних слов. Увидел, что мальчик Теор изменился. Изменение было едва приметным. Положение тела стало более естественным. Выпадавшая правая рука оказалась прижата к боку. Раскачивавшаяся голова застыла, при том что тряска в триголле не ослабла.

«Удивительно похож на себя настоящего… на себя погибшего». Такое же худое бледное лицо. Лоснящиеся черные волосы. Тонкие руки и ноги, длину которых не могло укрыть даже мешковатое вретище – у нас не было ни времени, ни возможности его переодеть.

Под смеженными веками угадывалось слабое движение глаз. Неприятное чувство.

«Салаур… Порождение лигуров. Неудивительно, что Миа отнеслась к тебе с такой заботой».

Я хотел продолжить разговор об узлах на платке, когда Теор открыл глаза. Его взор оказался направлен в мою сторону, словно он все это время внимательно разглядывал меня сквозь веки.

Я надеялся, что Теор окажется самым обычным мальчиком. Глупая надежда. Сотканный из воспоминаний себя-взрослого, созданный силой неизвестного лигура, он был обречен с первых мгновений своей жизни.

Я пытался заговорить с Теором. Обращался к нему, как к человеку слабого ума, ждал хоть какой-то реакции. Поглядывал на Тенуина в надежде, что он мне поможет, но следопыта, кажется, больше интересовал прерванный разговор, чем пробуждение салаура.

– Как ты себя чувствуешь? – вновь спросил я, старательно растягивая слова.

– Где мы? – на удивление твердым, совсем не детским голосом отозвался Теор. Бесцветные, пустые глаза, в которых, однако, угадывался определенный интерес.

Растерявшись, я помедлил с ответом. Не придумал ничего лучшего и сказал правду:

– Мы едем в Икрандил.

Трудно было сказать, услышал ли меня Теор, понял ли мои слова. Он никак на них не отреагировал. Продолжал всматриваться в мое лицо. А потом все так же твердо спросил:

– Наиукулус?

Я удивленно взглянул на следопыта. Тенуин качнул головой, показывая, что не знает такого места.

– Икрандил, – медленно повторил я. – Там… там мы отдохнем. – Подумав, добавил: – Мы едем домой. Ты пока можешь спать.

Дальше ехали молча. А мальчик все так же настойчиво смотрел на меня, будто чего-то ждал. Я чувствовал этот взгляд, даже отвернувшись к защитной сетке окна.