Забытые письма - [3]

«Интересный подход! Хотелось бы, чтобы платил работодатель, иначе какой в этом смысл? А вот эти, во втором письме, предлагают карьерное консультирование за полтора ежемесячного оклада с будущего места работы. Вопрос?»

Паники пока не было, отвечать Оля не стала, удалять эти предложения – тоже. Ну а третье письмо, похоже, от очередного интернет-афериста: «Пишет Вам Максим Ремизов…». Раньше бы Оля, не читая, удалила это письмо, а сейчас глаза побежали по диагонали текста. Письмо не выглядело традиционным: «Ищем наследника и, похоже, это Вы». Вернувшись в начало письма, Оля прочитала следующее:

«Добрый день, Ольга! Не спрашивайте, как я нашел Вашу почту, с такой весьма распространенной фамилией, как у Вас! Это было не просто. Полгода назад умерла моя бабушка, Лидия Петровна Артемьева. Я унаследовал ее квартиру в городе Петербурге. Разбирая бумаги, нашел стопку писем от Ремизова Ивана Михайловича, который, по моим предположениям, является Вашим дедушкой. Мой отец, Ремизов Владимир Иванович, был единственным сыном бабушки. Растила она его одна. Отца он своего не знал. У меня появилось предположение, что он – сын Ремизова Ивана Михайловича. К сожалению, отца уже нет в живых, и я могу только вспомнить короткие его рассказы о детских вопросах к матери. Она говорила ему, что отец был кадровым военным и погиб. Я очень бы хотел попросить Вашей помощи в этом вопросе. Может быть, Вы что- то слышали или знаете об этой истории? Хотелось бы заполнить белые пятна биографии моего отца. Прилагаю текст последнего письма Ремизова И.М. к моей бабушке. Надеюсь, что оно поможет убедить Вас ответить мне на это письмо. С уважением Максим Ремизов».

К тексту была прикреплена фотография старого письма, написанного перьевой ручкой фиолетовыми чернилами на пожелтевшем листе бумаги формата «А4»:

«Здравствуйте, Лидия Петровна!

Планировал ответить сразу, но не получилось. Очень много работы в связи со строительством у нас камвольного комбината.

Лида, Вы сейчас – образованный взрослый человек, симпатичная женщина. Уверен, что жизнь свою сумеете организовать и быть счастливой. Не могу не простить Вам всего того, о чем мне трудно вспоминать, значит, так нужно для жизни. Будьте здоровы и не горюйте на свою судьбу, всё будет хорошо. Дело к этому идет!

Во второй части письма, Лидия Петровна, мне хотелось бы поделиться с Вами, как протекает моя жизнь. У меня сейчас хорошая жена, мы любим и уважаем друг друга. У нас есть сын Саша, который связывает нас еще крепче. Работаем на фабрике. На охоту и рыбалку хожу редко, все больше сижу в гараже. Это коротко о своем житье-бытье, если интересно.

Знакомый Ваш, Иван Ремизов».

Да это, несомненно, было письмо от ее дедушки Ивана Михайловича неизвестной Лидии Петровне. Оля и раньше видела бумаги, написанные его рукой. Собственные мысли и неприятности последних двух дней отошли на задний план. Вспомнился очень старенький, совершенно слепой и седой её дедушка, с умными яркими голубыми глазами. Всеми уважаемый и любимый! Он сидел на «своем стуле» у окна за столом в кухне, часто с сигаретой, которую время от времени поддерживал рукой. Сигарета необязательно курилась, он мог просто держать ее во рту. На полочке рядом, повыше головы, стоял приемник «Спидола», на котором он настраивал себе станции по интересам. А интересы у него были разные: новости страны, классическая музыка, футбол или хоккей, бокс, чтение произведений литературы артистами и «голоса из-за рубежа». Если было настроение, то дедушка рассказывал истории из своего «царского периода» детства и годах жизни страны после революции 1917 года. Он был человек-история! Бабушка, Алевтина Георгиевна, была моложе его на двадцать два года. Называла его «Ванечкой» и любила очень Олина мама родилась, когда ему было уже за пятьдесят. В год его смерти самой Оле было всего 5 лет. Память сохранила у нее совсем мало воспоминаний о нем. Как сидела она у дедушки на коленях, а он гладил ее по голове. Водила его за руку вокруг дома и по саду, вложив свою пухлую ладошку в его большую добрую руку. Когда он умер, то положила ему в гроб, который стоял на столе в большой комнате, своих двух маленьких игрушечных собачек. Позднее Оля нашла их в коробке за книжным шкафом – мама вынула и убрала. Память услужливо напоминала дедушкино лицо и различные моменты из раннего детства Оли. Одну фразу Ивана Михайловича она запомнила на всю жизнь, хотя в момент, когда он говорил, Оля даже не поняла ее в той глубине, в которой эти слова произносились:

«Да… были времена! Ни один уважающий себя нищий не мог себе позволить плюнуть на мостовую…». Время от времени, пробегая по улицам Москвы, эти слова уже в другом качестве мелькали в сознании Оли. Они несли в себе время, общество и мораль.

«Надо ехать в Стариково, – решила Оля. Старые бумаги и письма в семье не уничтожались. Они стопочками лежали в старой мебели в комнатах, мансарде, террасе и чердаке. – И надо ответить, конечно, неизвестному Максиму, носящему фамилию дедушки и моей мамы.»

Оля задумалась. Обнадеживать, что удастся помочь, не очень сегодня хотелось. Мысли не успели сформироваться и уложиться в голове. Поэтому написала она следующее: