Забытые острова - [24]
Видение было настолько необычным, что я, поражённый, застыл от неожиданности. В голове пронесся вихрь мыслей о каких-то совершенно необычных животных. Осторожно, сдерживая дыхание, медленно шагнул вперед… Тогда и разглядел обладателей чудесных фонариков: ночных ящериц — сцинковых гекконов.
Их было двое. Один из них, очевидно не выразив желания со мною знакомиться, сверкнул красным зловещим отблеском глаз и юркнул в ближайшую норку, другого же я успел накрыть ладонью и прижать к песку.
Утром внимательно разглядел пленника. Это было очень своеобразное существо: большеголовое, тело раскрашено широкими полосами и покрыто крупными чешуями. Что-то в нем чудилось очень древнее и неземное. Геккон передвигался не спеша, будто неуверенно, как ребенок, делающий первые шаги, покачивая большой головой с круглыми глазами. Но иногда это меланхоличное создание неожиданно совершало резкие скачки и, как бы желая наказать меня за излишнее любопытство, ощутимо кусало мои пальцы. Победить недоверчивость геккона казалось невозможным. Всем своим поведением он показывал неприязнь, а глаза его глядели с какой-то особенной безучастной скорбью.
Виновниками же ночной тревоги собаки были джейраны (я узнал по следам). Они тихо подошли почти к самому биваку, потоптались и потом ускакали.
Два дня пришлось отсиживаться на берегу. На озере разыгрался шторм. Сильный восточный ветер гнал бесконечные волны, они обрушивались на берег и откатывались обратно. Не желая терять зря времени, брожу по пустыне. Недалеко от берега, в понижении между холмами, нашел большой солончак. В этом месте когда-то было озерко. Но упал уровень Балхаша, озерко усохло, вода из него ушла под землю и оставила большое белое пятно в бордюре зеленых солянок да мелких кустарничков.
По краю белого пятна слегка вспухла и растрескалась на многоугольники земля, на небольшой глубине располагается влажный слой почвы. Вот большое темное отверстие крупной норки. Направляю туда лучик солнца, отраженный от зеркальца, и в глубине загораются, переливаясь всеми цветами радуги, будто драгоценные камни, глаза. Я хорошо знаю их обладателя — крупного паука южнорусского тарантула.
Недалеко от него аккуратная воронка. На ее дне, зарывшись в мелкую пыль, затаилась хищная личинка муравьиного льва. Еще видны круглые норки, опускающиеся вниз по прямой линии. Это жилище и ловушка другого хищника — личинки жука-скакуна. На голой и пока еще влажной земле видны маленькие комочки, а под ними крошечные жужелички.
Как будто все здесь обычное, и ничего нет нового, можно идти к биваку. Остается лишь взглянуть на выбросы небольших рыхлых кучек сухой земли. Их немало. Норка, откуда вынесен грунт, очень пологая, в рыхлой почве стенки ее неровны. Тут и не выстроишь другой. Продолжаю рыть лопаточкой. Через десяток сантиметров вижу в норке какие-то палочки и соринки. Их все больше и больше, вскоре весь ход забит ими. Палочки совершенно сухие, явно занесены сюда недавно жителями норок, но зачем?
Около четверти метра норка шла на глубине около десяти сантиметров в почти сухом слое, но затем пошла вниз до влажного слоя. Здесь тоже все забито палочками. Какое странное сооружение! Осторожно вынимаю пинцетом палочки, освобождаю ход и вдруг замечаю какое-то юркнувшее вглубь синевато-серое тельце. Да это небольшая, нежного телосложения мокрица! Поверхность ее тела очень блестящая, будто покрытая лаком. Она очень похожа на пустынных мокриц рода гемилепистус, только тело ее гладкое, без гребешков и бугорков, да покровы тоньше и нежнее.
С интересом разглядываю незнакомку: ее выразительные глаза, очень забавную головку с размахивающими коротенькими усиками. Это самка.
У всех пустынных мокриц — моногамия. Может быть, у этой мокрицы норка — тоже дом и в ней семья. Еще несколько сантиметров норки — и вижу другую мокрицу, на этот раз самца, такого же размера, и кучку крошечных, едва ли не в два-три миллиметра, деток. Семья большая, малышей около трех десятков. Так вот кто выбрасывает наружу небольшие кучки рыхлой земли! Я заинтересовался находкой, забыл о том, что пора идти на бивак. Еще бы! Сколько лет знаком с мокрицами — обитателями пустынь, и вдруг необычная встреча с мокрицей, явно не знакомой науке. И биология у нее другая, чем у мокриц, мною изученных, и жилище иное.
Белых облаков все больше и больше. Вот одно большое набежало на солнце, и светлое дно бывшего озерка становится синим. Подул прохладный ветерок. Мокрицы — хозяева норок будто обрадовались тени, показались во входах, выползли наружу, занялись делами: кто тащит сухую палочку, кто, пятясь назад, выбрасывает из норки землю, усиленно размахивая многочисленными ножками, — благо наклонный ход позволяет использовать такой прием, некоторые же сидят во входах, будто греются.
Оказывается, сухие палочки — добыча мокриц. Они поражены грибками и, видимо, поэтому съедобны. С палочки мокрицы сгрызают поверхностный слой, проросший грибками. Кроме того, над этим прилежно трудятся некоторые мокрицы и наверху, вне норок. Так мокрицы вызывают разложение древесины, удобряют почву, рыхлят ее, способствуют проникновению влаги, воздуха; палочки, без сомнения, выполняют роль своеобразных стропил, поддерживают все строение в ненадежной рыхлой почве пухлого солончака. Случись обвал, и гладкие мокрицы переберутся через палочки наружу. Еще сквозь густое переплетение палочек в норку нелегко пробраться какому-либо хищнику: жужелице, скорпиону, жуку-стафилину или ящерице.
