Забытое убийство - [67]

«Как же надоел! Играл бы, как все мальчишки на улице или в городском саду, лазил бы за птичьими гнездами… Когда же он уйдет?»

Младший Август не был тихоней и домоседом, были у него и друзья среди местных мальчишек, был младший брат. Но ничто не могло сравниться с тем миром, в который он погружался, когда начинал рисовать. Он многое успевал в юные годы и всегда торопился забросить уличные занятия ради своих красок.

Наверное, Август воспринял бы творческую манеру отца и стал бы таким же художником старой школы. Но почему-то стоило ему пристроиться в уголке мастерской со своим маленьким мольбертом, как Пеццеи-старший начинал нервничать. Он то и дело косился в его сторону, а потом ронял тюбики и кисти, и наконец подходил, критически, с прищуром, вглядывался в то, что изображал его сын, и его губы кривились в брезгливой усмешке.

«Уж лучше бы он, как этот повеса Артур, декламировал стихи и задирал девчонок».

Артур, младший, почти весь год проводил в гимназии и хотел стать актером.

То, что делал старший сын Пеццеи, было ново и необычно, совершенно не походило на привычную манеру Августа-старшего и его современников. Это злило его, поэтому он и торопился высмеять все эти картинки, эти воздушные замки, великанов на скале, дремлющего в лощине единорога, но особенно бассарид. Изящная чернокудрая Эгла, танцующая в гепардовой шкуре со змеей на шее, светловолосая Селена, пьющая кровь из шеи быка, мускулистая Окифоя, копьем высекающая из горы молоко.

Откуда? Что это? Почему этот мальчик рисует не сцены исторических битв тирольцев с французами, не розочки или кухонные чугунки с перцем и вязанками чеснока, а каких-то женщин в шкурах, бушующие моря и горящие замки? Он не знал ответа на этот вопрос, вот поэтому и усмехался презрительно, невесело.

Не холодные светлые глаза отца, а именно эти тонкие, крепко сжатые губы, кривящиеся в усмешке, так пугали пятнадцатилетнего Августа, что он, едва достигнув юношеского возраста, начал отращивать усы, чтобы никто никогда не увидел такую усмешку у него самого, даже если бы захотел. Пеццеи старший усов не носил.

Одной из причин неудовлетворенности Пеццеи-старшего своей судьбой было отсутствие широкого признания его творчества в Инсбруке. Его современнику Дефреггеру, будущему другу и наставнику его сына, повезло больше. В Тироле наибольшим уважением пользовалась официальная тематика – католическая, государственная или историческая, то есть картины с библейскими сюжетами или сцены из истории края. Франц Дефреггер писал исторические сцены, и его картины вызывали интерес и у частных коллекционеров, и у больших собраний живописи.

Многие тирольские художники писали официальные портреты монарших особ или христианские сюжеты о Деве Марии и Христе. Еще одной перспективной темой была никогда не выходящая из моды античная мифология, в особенности изображения римских богов. В середине 1880-х годов скульптор Генрих Фусс демонстрировал на инсбрукской выставке бронзовый бюст Минервы, скульптор Пойш выставил в музее «Фердинандеум» статую «Бегущий Каин», художник Альфонс Зибер писал сцены с Христом и Пилатом, а Вильгельм Хубер изображал сюжеты из жизни баварских королей Людвига I и Людвига II.

Дефреггер настолько зарекомендовал себя историческими сценами, что мог уже позволить себе нехитрую бытовую картину «Первый свисток», на которой с удовольствием изобразил собственное крестьянское детство и симпатичную сельскую семью. На картине происходили самые простые события: отец дарил малышу свистульку, и все члены семейства, собравшиеся вместе, радовались этому вместе с ребенком. Такие бытовые картины в Тироле тоже воспринимались как парадно-исторический жанр, повествующий о счастливой семье трудолюбивых селян. На другой картине Дефреггера «Азбука» деревенский мальчишка учил алфавит, и это тоже имело оттенок патриотической и социальной назидательности.

Пеццеи же, хоть и был классиком-академистом, никогда не мог добиться того же – простоты. И объяснялось это даже не выбором тематики: картины Дефреггера несли в себе тепло и любовь к героям, а Пеццеи-старший был холодным человеком, и картины его, при совершенной технике, казались холодными, лишенными внутреннего чувства и обаяния. Такое обаяние и даже неуравновешенную страстность он все чаще замечал в ученических работах своего сына, и это раздражало его больше всего. Но чувство, которое выплескивалось с ученических картин его сына, было другим, не таким, как у Дефреггера. Оно поглощало, растворяло сознание в своей иррациональности, казалось лишенным разумности и логики.

Разочарование заставило Пеццеи-старшего все чаще подумывать о переезде в Вену. Ему казалось, что там-то, где кипит светская жизнь, где много салонов и ученых людей, где всем нужны портреты и нет этого увлечения тирольской деревенщиной, ему можно будет развернуться по-настоящему и заслужить признание и славу серьезного живописца.

А Франц Дефреггер, как будто в насмешку над ним, уже выставил в Инсбруке свой новый исторический шедевр – «Андреас Хофер перед битвой у горы Изель». Август Пеццеи был даже рад, когда этот «тирольский мастеровой» (именно так он про себя называл Дефреггера) уехал в Мюнхен по специальному приглашению – писать портрет наследного принца Баварии. Ему даже как-то легче стало дышать без постоянной оглядки на преуспевающего конкурента. Но тут он понял, что рядом с ним незаметно созрел новый.