Забытое королевство - [45]

Я готов признать, что тибетские разбойники из других племен могут проявить какую-то степень «джентльменства», однако, судя по тому, что мне доводилось слышать от надежных тибетских и насийских друзей, уроженцев Тунва и Сянчэна идеализировать никак нельзя. Они отличаются такой алчностью и беспринципностью, что дружеские узы не имеют для них ни малейшего значения — известны случаи, когда некоторые из них убивали лучших друзей ради пары рупий за поясом. В Тунва и Сянчэне грабит, крадет и убивает каждый без исключения — ламы и трапы, купцы и крепостные, мужчины и женщины; даже дети с малых лет обучаются разбойничьему ремеслу. Встречая жителя этих краев, нечего и думать о том, разбойник он или нет, — раз он из Тунва или Сянчэна, с ним и так все ясно.

Разграбив караван и уничтожив или обратив в бегство свидетелей, грабители увозят добро, оружие и животных в свое логово. Там товар аккуратно упаковывают заново, навьючивают на животных — и вскоре роскошно разодетый предводитель банды уже въезжает в Лицзян как мирный богатый торговец во главе изрядных размеров каравана. Никто ни о чем его не спрашивает, да он и не снизошел бы до объяснений. Конечно, в городе ходят — и довольно быстро расходятся — слухи, но слухи есть слухи, а доказательства есть доказательства. Фальшивый торговец понимает, что люди все понимают, а люди понимают, что он это понимает, однако спектакль разыгрывается как по нотам. Купец продает товары, устраивает один за другим богатые ужины и делает щедрые подарки местным ламаистским монастырям, обретая духовные заслуги.

Мне очень хотелось увидеть своими глазами, каковы же эти люди из Тунва и Сянчэна, и, к своему удивлению, я обнаружил, что многие из них часто приезжают в Ли— цзян, иногда и вместе с женами, с мирными торговыми целями. Мужчины выглядели и одевались так же, как и остальные тибетцы, только вид у них был чуть погрязнее и посвирепее. Женщины были одеты как жены кочевников, но с некоторыми отличиями. Женщины кочевых племен носят в волосах множество металлических монеток — они вплетают их в многочисленные мелкие косички, покрывающие всю спину; у богатых женщин все монетки золотые или серебряные, а у бедных — латунные или медные. Таким манером они носят на себе все свое состояние, вес которого может достигать от пятнадцати до тридцати и более килограммов. Так что и женщины самых примитивных народов готовы страдать ради моды и красоты, подобно тому, как их утонченные сестры в цивилизованном Китае и на Западе с улыбкой переносят пытки бинтованием ног и затягиванием в корсеты. Но женщины из Сянчэна и Тунва — вероятно, чтобы не терять свободы передвижения — довольствовались тем, что носили серьги в виде больших гроздьев маленьких плетеных кубиков из разноцветной коры. Серьги эти смотрелись необычно, привлекательно и очень элегантно.

Я повстречал компанию юношей из Тунва в винной лавке г-жи Хо. Один из них, по имени Дордже (Молния), очень ко мне привязался и ежедневно приходил меня навестить. Вскоре его друзья отправились восвояси, а он остался в Лицзяне. Однажды вечером я пришел домой и обнаружил, что он ожидает меня на пороге с узелком вещей. Он сказал, что ему пришлось задержаться в городе, чтобы завершить дела. Лицзянские таверны оказались ему не по карману, и он хотел узнать, не позволю ли я на несколько дней остановиться у меня. Мой повар и соседи пришли от этой идеи в ужас и, проводя ребром ладони по горлу, недвусмысленно дали мне понять, на какой исход я напрашиваюсь. Но я решил рискнуть — настолько хотелось мне узнать побольше об этом таинственном народе.

Дордже было всего семнадцать лет, однако для своего возраста он был рослым и крупным — и в то же время стройным, гибким парнем. В профиль он напоминал античного грека — выдающийся нос, точеный профиль, изящная линия губ, выразительные глаза. Свои длинные, с каштановым отливом волосы он подвязывал красным шарфом, обернутым вокруг головы. В левом ухе он носил серебряную сережку. Одевался он в древнюю серую куртку с нагрудными карманами, явно когда-то принадлежавшую китайскому офицеру. Если бы эта куртка умела говорить, она наверняка рассказала бы небезынтересную историю о том, как ей довелось попасть в руки к тибетскому мальчику из настолько отдаленных краев. Вокруг пояса у него была повязана обычная рубашка из неотбеленной шерсти, какие любят носить некоторые тибетские племена в Каме. Вместо обычных для тибетцев длинных брюк, заправленных в сапоги, юноша носил коротенькие кожаные шорты — такие короткие, что куртка почти полностью их прикрывала, создавая впечатление, будто на нем нет штанов. На улице он неизменно вызывал у беззастенчивых насийских женщин приступы безудержного веселья. Его костюм завершала пара мягких, доходивших до колен сапог с голенищами из красной шерсти и верхом из замши. На шее он носил несколько серебряных и медных амулетов на кожаных шнурках, а за поясом — короткий тибетский меч и кривой кинжал в кожаных ножнах. Таков был Дордже — этот удивительный Ганимед с тунванского Олимпа. Кожа у него была настолько светлой, что, оденься он по западному образцу, никто не догадался бы о его принадлежности к тибетской и вообще какой-либо азиатской народности.