Забытое королевство - [4]

Позднее я выяснил, что среди китайцев на пост в Ли-цзяне претендентов не нашлось. Причин тому, что они не хотели туда ехать, было множество. Места эти были слишком отдаленными — они воспринимались как нечто за пределами Китая, «внешняя тьма», ничейная земля, затерянная среди варварских племен, даже не говоривших по-китайски. С едой, судя по рассказам путешественников, там — по меркам утонченных китайцев — творилось нечто невозможное. Местные жители питались продуктами, которые в Китае считались фактически несъедобными: бараниной, говядиной, кислой капустой, ячьим маслом и сыром. Хуже того, всю пищу готовили на ячьем масле. Множество китайцев, служивших в Лицзяне, были заколоты ножом или убиты иным образом, и ходить по улицам, переполненным жестокими, звероподобными дикарями с ножами и кинжалами у пояса, готовыми пустить их в ход в любой момент, было опасно. Отчего бы не послать туда сумасшедшего иностранца? Выживет — хорошо; не выживет — сам виноват: зачем он туда просился? Были и другие, более тонкие соображения. Мой непосредственный начальник меня недолюбливал. Сместить меня с поста безо всякой причины он не мог — это выглядело бы как тонко завуалированное оскорбление в адрес доктора Куна. Ни к чему было действовать так грубо. Но если послать меня в Лицзян одного, не приставив ко мне никого, кто мог бы помочь мне и направить меня, и почти не дав мне денег, многого ли я смогу добиться в этой странной, негостеприимной и опасной стороне? Скорее всего, я буду напуган до потери чувств и через месяц-два с радостью вернусь обратно, униженно признавая свое поражение и умоляя приютить меня в мирной и безопасной штаб-квартире фирмы. Но к тому времени судьба моя будет решена: сперва неудача в Сикане, а теперь и в Лицзяне!

И тем не менее меня охватило радостное возбуждение, поскольку я давно хотел попасть в Лицзян и знал, что смогу добиться успеха в своей работе, невзирая на все, что обо мне говорили или думали. Вооруженный некоторым опытом, я также твердо вознамерился пользоваться всеми принципами и советами, впитанными мной за долгое время проживания в великом даосском монастыре у Западного озера. Я стал одним из немногих задержавшихся в Китае иностранцев, пытавшихся руководить деятельностью «Китайских индустриальных кооперативов» на периферии. Остальные либо уехали по собственной доброй воле, либо вынуждены были бросить работу в результате интриг. Это были честные идеалисты, энергичные люди, искренне преданные своему делу. Все они хорошо говорили по-китайски, однако в недостаточной степени постигли сущность китайского характера и не смогли приспособить к нему свои методы работы. Поначалу их энергичный подход вызывал у китайцев, заинтересованных в кооперации, немалый энтузиазм, но прочие особенности их поведения вскоре сводили этот энтузиазм на нет. Они не чувствовали моментов, когда следовало не надавить, а притормозить, не говорить, а помолчать. Вместо того чтобы ловко обходить те или иные препятствия, они шли напролом, что приводило к серьезнейшей «потере лица» как среди их друзей, так и среди врагов — чего в Китае следует избегать любой ценой, если не желаешь вызвать в свой адрес безрассудную, неудержимую, разрушительную ненависть. Но больше всего им мешало отсутствие интуитивной способности отделять зерна от плевел в отношениях с китайцами самых разных социальных слоев. Иностранцу, не обладающему таким шестым чувством, в Китае приходилось туго. Жизнь и взаимоотношения между людьми в этой стране устроены совсем не так, как кажется на первый взгляд. Успеха добьется только тот, кто сможет разгадать тайный смысл тамошней жизни и присущих ей взаимоотношений.

Таким образом, я оказался в числе «последних из могикан», и в этом положении, как научил меня даосизм, следовало практиковать недеяние. Вопреки тому, что думают многие жители Запада, чей разум не способен вместить в себя учение даосизма, это вовсе не означает полную пассивность, отсутствие любых действий и любой инициативы. На самом деле это означает, что вы принимаете в жизненном процессе активное участие, но не пытаясь противостоять потоку событий, а вливаясь в него, чтобы избежать поглощения и уничтожения. Многие препятствия, борьба с которыми грозит окончиться печально, в действительности можно обойти. Не стоит слишком много умничать и настаивать на своем. В Китае умники, которые постоянно во все вмешиваются, вызывают огромную неприязнь; им всегда исподтишка ставят палки в колеса. Китайцы не терпят тех, кто открыто идет на конфликт. Выиграв спор, можно потерять друга. Даосизм учит: с тем, кто не вступает в ссоры, никто не сумеет поссориться. Еще одно полезное изречение — «Кто не забирается высоко, тот и не упадет» — вовсе не отговаривает от любого продвижения вперед, но подразумевает, что двигаться следует осторожно и осмотрительно, шаг за шагом. Как учил меня мой наставник, не стоит поспешно карабкаться по расшатанной лестнице — положение в обществе следует выстраивать вдумчиво и постепенно, только тогда оно окажется прочным и принесет успех и уважение.

Даже обладая всеми необходимыми знаниями и опытом, быть иностранцем на службе у китайского правительства было непросто. Несмотря на все возможные рекомендации из Чункина и Куньмина, мне предстояло еще и каким-то образом убедить местные власти и население, что я действительно подхожу на свой пост лучше, чем кто бы то ни было другой, — в особенности в политическом отношении.