Забытое королевство - [36]

Конечно же кожные болезни были вызваны в основном грязью и плохой личной гигиеной. Наси — как мужчины, так и женщины — не мылись вовсе. С водой их тела соприкасались три раза в жизни: при рождении, перед свадьбой и после смерти. Живи они в любом другом климате, кроме тибетского или лицзянского, подобное положение вещей было бы невыносимо. Люди воняли бы, как разлагающиеся трупы, и умирали бы от инфекций. Но благодаря сухому высокогорному климату этих мест все обстояло не так уж плохо. Любая грязь вскоре высыхала и осыпалась мелкими чешуйками. Горожане ничем неприятным не пахли, а деревенские жители пахли дымом от сосновых поленьев. Что до меня самого, я заказал себе деревянную кадку и принимал в ней горячие ванны в садике за домом. Стена не закрывала эту картину полностью, так что женщины, проходившие вдоль вершины холма, всегда смеялись и отпускали непристойные замечания. После меня в той же кадке мылся мой повар — ему было лень кипятить свежую воду. После него в свою очередь там же мылись еще с десяток его друзей-наси, пока вода не становилась мутной, как гороховый суп. Но и такое мытье, вероятно, было лучше, чем полное его отсутствие.

Мужчинам-наси тоже нравилось испытывать боль в доказательство того, что лечение по-настоящему действует. Пациенты, которых я излечил от коросты, с восторгом описывали своим друзьям адские мучения, которым я их подвергал, и настоятельно советовали им обратиться со своими болячками ко мне. Некоторые из них страдали от глубоких язв на ногах. По их словам, эти язвы причиняли им ужасную боль, и они очень надеялись, что я их излечу. Конечно, прибавляли они, действенное лечение наверняка будет ужасно болезненным, но это их не смущает. Я прекрасно понимал, что они имели в виду. Большим пинцетом я срывал корки с их язв и, доставая чуть ли не до кости, прочищал раны ватой, пропитанной спиртом. Несчастные кричали и извивались от боли. Затем я засыпал пораженную плоть сульфатиазолом, бинтовал и фиксировал повязку эластичным пластырем. Ослабевшие от перенесенных страданий пациенты неизменно улыбались и говорили мне, как они довольны лечением. Через три-четыре недели их раны заживали, и ко мне устремлялись новые пациенты с еще более чудовищными язвами.

Широко распространена была и такая болезнь, как зоб. Однако страдали от него не столько наси, сколько различные народы, проживавшие на берегах Янцзы, а также китайские эмигранты из Сычуани, нашедшие убежище в лесах и в таком малопригодном для жизни месте, как гигантское, трехкилометровой глубины ущелье Ацанко, которое могучая Янцзы пробила среди гор, ища себе дорогу сквозь Снежную гряду. У некоторых пациентов зоб дорастал до огромных размеров — свисая по обе стороны шеи, он приобретал непристойное сходство с задницей. Конечно, лучший способ излечения зоба — хирургическое иссечение. Но для такой операции этим беднякам пришлось бы ехать в Куньмин, в больницу, и платить огромные по их меркам деньги. Предлагать такое путешествие деревенскому мужику, чье состояние исчислялось парой долларов, было бы бессмысленно. Даже поездка в Лицзян без серьезной причины проделывала в крестьянском бюджете приличную брешь. Никто из них не мог позволить себе остановиться в городе на время, требующееся для лечения. Тут нужен был какой-нибудь быстродействующий метод. Я давал им максимально большие дозы йодистого калия, какие они только могли выдержать, не умерев от передозировки. Должен признаться, что несколько раз мои пациенты оказывались на краю могилы. Один шаман-ицзу два дня после лечения провел в полукоматозном состоянии; несколько человек пережили йодистые отравления. Однако все они выжили и месяц спустя снова явились ко мне на прием. Зобы у них уменьшились наполовину, а несколько последующих приемов йода сократили их размеры так, что они стали едва заметны — хотя вынужден признать, что полностью удалить их мне не удалось.

Проказа, которую теперь из деликатности называют болезнью Хансена, чтобы не оскорбить чувства тех, кто считает, что от перемены названия этот недуг сделается менее заразным и страшным, среди наси была распространена очень мало. Проказа могла явиться только извне, и люди береглись от нее как могли. Помню случай, когда один наси, много лет проживший где-то за Сягуанем, вернулся в родную деревню к своей семье. Он болел проказой в продвинутой стадии, и вся деревня заявилась к нему с требованием: либо он уезжает туда, откуда приехал, либо совершает ритуальное самоубийство. Он выбрал последнее. Ему подали чашу со страшной масляной настойкой черного аконита. Тело кремировали.

Проказа изредка случалась среди миньцзя, белых ицзу и сычуаньских поселенцев, а также среди тибетцев. Но распространена она была значительно меньше, чем заявляли в своих отчетах миссионеры. Небольшой лепрозорий имелся в Эръюане, в 250 километрах к югу, в регионе, населенном миньцзя, но заполнен он был лишь наполовину. Я — не ученый, никогда не занимался систематическими исследованиями проказы и не читал о причинах ее возникновения. Однако за многие годы жизни в Китае и путешествий по всей стране и вдоль ее тибетской границы я имел возможность увидеть и сравнить условия, в которых жили и работали группы людей, больше всего подверженные проказе, и те, кого эта болезнь практически не затрагивала. Я видел зеленые, плодородные, на первый взгляд райские долины, где эта болезнь свирепствовала. Почему? В то же время в других местах, бедных и неблагоприятных на вид, проказы не было и следа. В чем тут дело? Я часто бывал и останавливался в долине Мошимянь в провинции Сикан, где располагался крупный католический лепрозорий, в котором проживали около пятисот пациентов. Эта укромная долина была, вне всякого сомнения, одним из прекраснейших мест в мире. Она простиралась на высоте по меньшей мере двух с половиной километров над уровнем моря, обрамленная со всех сторон высокими, покрытыми снегом горами, а климат там круглый год был весенний. По обе стороны долины неслись два ревущих потока чистой ледниковой воды. Подножия гор были покрыты бескрайними лесами, цветы сплошным ковром устилали горные луга и лесные поляны, вдоль хребтов свободно росли редчайшие разновидности лилий, воздух был наполнен густым цветочным ароматом и гудением мириад пчел, а почва представляла собой богатый чернозем. В хорошо продуманных, ухоженных садах и огородах католической миссии созревали самые разнообразные фрукты и овощи — сочные помидоры, крупные перцы, белокочанная капуста, стручковая фасоль.