Забытое царство Согд - [17]

ПОХОРОНЫ

На другое утро царица созвала малый совет из десяти самых приближенных ко двору людей. Когда она вошла в тронный зал в траурном синем наряде с золотым венцом и скипетром в руке, изображающем крылатого коня, то все встали и поклонились. Царица не желала скрывать от самых верных подданных свои чувства, кто-то понимал ее, но были и те, кто осуждал Фарангис за вольный нрав.

Первым делом царица объявила свою волю о назначении на должность главного советника Годара.

– Он предан трону Бухары, – сказала правительница, – и останется таким до конца своих дней. Ко всему он умен, обладает глубокими познаниями и уже показал себя умелым управленцем.

Второй вопрос касался похорон погибшего советника. Фарангис не знала тонкостей обрядовых дел, поэтому обратилась ко всем за советом. Но прежде высказалась сама:

– Похороны должны быть пышными: он этого заслужил. Взгляните вокруг, сколько чудесных домов, садов, водоемов построил в Бухаре этот человек. Такого раньше не видывал наш народ.

И весь совет одобрительно загудел.

– Только незрячий не способен заметить такую красоту, – добавила она.

После короткого обсуждения похороны возложили на главу мобедов.

– А теперь о самом важном, – заговорила царица, – об арабах, которые уже подошли к Бухаре очень близко. На большом совете мы приняли решение, что не будем вступать в бой, но все же войско должно быть готовым к внезапной войне. Итак, что скажут военные мужи?

Начальник конницы сказал так:

– Мои люди готовы к войне, если будет указ нашей царицы. Вчера весь день они точили свои мечи и пики. Пусть нас мало, но мы готовы к смертельной схватке.

Из уст начальника пеших войск прозвучало то же самое.

Выслушав их, царица заключила:

– Остается надеяться, что и на этот раз арабы пришли сюда ради грабежа и не останутся тут навсегда. Но если захотят покорить нас, как Персию, то станем биться до конца. Пока же нужно искать мира с врагом. А теперь слово начальнику казны: сколько у нас денег с учетом последних сборов? Я должна знать, сколько мы можем заплатить.

С места поднялся седовласый старик с белой бородой и густыми бровями.

– С сожалением говорю, что сей год оказался малоурожайным, потому дирхемов собрали меньше обычного. Если эти разбойники запросят совсем много, то не знаю, чем мы станем расплачиваться. Нам самим не хватает денег на содержание войск, покупку оружия, семян для посева. Остается одно: нужно убедить их, что и в самом деле денег у нас мало.

На этом совет завершился. Все удалились, и царица осталась наедине со своими мыслями.

Похороны были назначены на третьи сутки. Царская свита во главе с Годаром верхом прибыли к дому Феруза. Вокруг собралось множество людей в белых одеждах, опоясанных кушти*. Пешим воинам пришлось расчищать путь для знати, выкрикивая: «Царица едет, дайте дорогу, дорогу!» Народ учтиво кланялся правительнице.

В знак траура все женщины царского двора облачились в синие платья, хотя не доводились покойному родней. Но то было веление царицы, которая сказала: «Великий Феруз был нам больше, чем родня». И в то же утро Фарангис велела мастерам отлить бронзовую табличку с его именем, которую установили на стене дворца. Надпись гласила, что дворец был возведен великим зодчим Ферузом.

Как только царская свита въехала во двор советника, за ними закрыли деревянные ворота. Из большого дома доносился плач женщин и мужчин. Фарангис с дочерьми и знатными дамами вошли в дом. При виде царицы домочадцы снова заголосили, ударяя себя в грудь и выдергивая у себя волосы. Царица тоже предалась общей скорби и со слезами обняла жену Феруза, мать, сестер и дочерей покойного. Затем женщины встали полукругом, в центре которого запела стихотворные гимны из Авесты жена мобеда в черном халате. Остальные дружно вторили ей, вознося хвалу великому Ормузду и особенно божеству Рашну, который на том свете встречает души умерших у моста Чинват. Он же взвешивает их грехи. Для благочестивых этот мост в рай окажется широким, а для грешников – столь узким, что те падут прямо в ад.

Мужчины во дворе сидели на мраморных выступах вдоль стены, склонив головы, и мобед, потрясая посохом, читал по памяти яшты из святой Авесты.

А между тем в одной из дальних комнат дома на красном ковре лежал покойник. У его изголовья уже третий день сидели два жреца, которые произносили молитвы. Там же на резном столике стояла серебряная чаша, в которой горел огонь. Его пламя должно было защитить комнату от злых духов.

Перед началом омовения жрец завел в комнату тощую желтую собаку. Другой служитель храма положил на грудь покойного ломоть лепешки. Затем пса подвели к телу, и тот, схватив хлеб, отбежал в угол и с жадностью принялся его есть. Если бы собака не тронула хлеб, то это означало, что в теле еще теплится жизнь.

После вошли мурда шуп*, отец и сын. На них были серые фартуки и матерчатые перчатки. Они сняли одежду с покойника и, переложив его на узкий длинный столик, стали обмывать тело настоями из разных трав. Затем покойника облачили в белое одеяние, обвязав поясом кушти. Согласно обряду ему согнули колени, скрестили на груди руки и завернули в саван, оставив открытым лишь лицо. В конце обряда умершего уложили боком на носилки с высокими бортами. В таком виде четверо насасаларов доставили тело в центр двора. Следом за ними вышли и женщины. Они уже не плакали. Насасалары накрыли носилки фиолетовым шелком, и мобед зачитал прощальную молитву.