Забытая история любви - [17]
Когда она подошла к окну, в стекло ударил дождь. Какое-то время ничего не было видно, но потом ветер разогнал воду в тоненькие, расползающиеся в стороны ручейки и позволил ей рассмотреть то, что находилось за стеклом.
Посмотрев в окно, она ахнула от неожиданности. Перед ней было море. Только море и ничего больше. Такую же картину она могла увидеть, если бы находилась на корабле в нескольких днях плавания от берега. Вокруг было лишь серое небо и черные штормовые волны, уходящие в бесконечность до самого горизонта. Графиня Эрролл предупредила ее за ужином, что стены замка Слэйнс кое-где подходят близко к обрывам, но Софии показалось, что стены должны подниматься из самой скалы, чтобы из окна открывался такой вид, и что внизу нет ничего, кроме каменной стены и пропасти с белой пеной волн, разбивающихся о каменные глыбы на берегу.
Порыв ветра снова плеснул в окно дождем. Она развернулась, подошла к камину и достала из комода свое лучшее платье.
Это платье принадлежало матери, и было оно совсем не таким модным, как то, что надела графиня вчера вечером к ужину, но нежно-голубой цвет был ей к лицу. Собрав и заколов волосы, она почувствовала себя уверенной и готовой к тому, что ее ждало.
Пока что она не знала, какое положение отвели ей в этом доме. За ужином это не обсуждалось, графиню, похоже, заботило лишь, чтобы гости были накормлены и ни в чем не нуждались. Гостеприимство ее было бескорыстным и дало Софии надежду на то, что здесь она действительно обретет покой в добром, счастливом доме, о чем она мечтала все эти дни и ночи с тех пор, как отправилась в путешествие на восток.
Однако жизнь научила ее тому, что надежды сбываются далеко не всегда и то, что поначалу кажется блестящей перспективой, может оказаться горьким разочарованием.
Глубоко вздохнув, чтобы унять беспокойство, она расправила плечи, разгладила ладонями ткань на корсаже и пошла вниз. Было довольно рано, и, похоже, кроме нее, пока еще никто не проснулся. Она переходила из комнаты в комнату и, поскольку замок был большим, с множеством дверей и коридоров, через некоторое время перестала понимать, где находится. Наверное, она еще долго блуждала бы, если бы вдруг не услышала в одном из дальних коридоров признаки жизни. Голоса, какое-то позвякивание, которое она приняла за звон посуды, и жизнерадостное пение привели ее к двери кухни. В том, что это кухня, она не сомневалась: даже сквозь дубовую обшивку до нее доносились аппетитные запахи и манящее тепло. Дверь от ее прикосновения отворилась сама по себе.
Взору Софии открылась просторная чистая кухня с большим очагом в конце, плиточным полом и длинным ровным столом, за которым сидел молодой человек в грубой одежде и с трубкой в зубах. Стул его был наклонен, вытянутые ноги скрещены в лодыжках. Софию он пока не замечал, потому что смотрел во все глаза на девушку, которая пела, составляя чистые тарелки на поднос, а сейчас — видимо, потому что забыла дальнейший текст песни, — принялась весело напевать одним голосом, без слов.
У очага широкой спиной к ним стояла женщина средних лет, которая помешивала что-то в открытом котле. Это «что-то» по запаху показалось Софии похожим на ячменную похлебку. У нее тут же свело голодный желудок, и она сказала:
— Доброе утро.
Мелодичный напев оборвался, передние ножки стула с грохотом опустились на пол, и к ней повернулись три удивленных лица.
Первой заговорила девушка. Прочистив горло, она сказала:
— Доброе утро, госпожа. Вы что-то хотели?
— Это похлебка?
— Да. Но на завтрак у вас будут другие блюда. Я накрою в зале через полчаса.
— Я… А нельзя ли мне здесь тарелочку съесть? Пожалуйста.
Они удивились еще больше. София, неловко переступая с ноги на ногу, попыталась найти слова, чтобы объяснить: она не привыкла к огромным замкам, жизнь у нее всегда была простой (нет, не бедной, но и не намного выше того положения в обществе, которое занимают они), и для нее эта чистая кухня с веселой компанией больше напоминает дом, чем обеденный зал.
Старшая женщина, молча стоявшая до этого у очага, смерила Софию взглядом и сказала:
— Проходите, госпожа, садитесь, коли вам так хочется. Рори, хватит дурака валять, поднимись и уступи место леди.
— Что вы! — воскликнула София. — Я вовсе не хотела…
Молодой человек по имени Рори беспрекословно поднялся.
Выражение его лица осталось неизменным, и понять, что он думает об этом вторжении, было невозможно.
— Пора и делом заняться, — обронил он и ушел через коридор в другой стороне кухни.
София услышала, как скрипнули дверные петли, потом хлопнула дверь, и в теплой кухне повеяло прохладой.
— Я не хотела, чтобы кто-то уходил, — сказала София.
— Он не из-за вас ушел, а из-за меня, — твердо произнесла старшая женщина. — Этому бездельнику дай волю, сидел бы здесь все утро. Кирсти, принеси миску и ложку, я налью нашей гостье похлебки.
Кирсти по виду была примерно одного возраста с Софией или чуть-чуть моложе. Черноволосая и большеглазая, она двигалась так же, как Рори, — с покорностью, вызванной, однако, не страхом, а уважением.
— Да, миссис Грант.
София села за стол и принялась есть горячую похлебку, ничего не говоря, чтобы не отвлекать больше женщин от работы. Она чувствовала, что они, занимаясь своими делами, посматривают на нее, и потому была рада, когда, доев, смогла отодвинуть миску и сказать «спасибо».
Восемнадцатый век. Казнь царевича Алексея. Реформы Петра Первого. Правление Екатерины Первой. Давно ли это было? А они – главные герои сего повествования обыкновенные люди, родившиеся в то время. Никто из них не знал, что их ждет. Они просто стремились к счастью, любви, и конечно же в их жизни не обошлось без человеческих ошибок и слабостей.
Они вдохновляли поэтов и романистов, которые их любили или ненавидели – до такой степени, что эту любовь или ненависть оказывалось невозможным удержать в сердце. Ее непременно нужно было сделать общим достоянием! Так, миллионы читателей узнали, страсть к какой красавице сводила с ума Достоевского, кого ревновал Пушкин, чей первый бал столь любовно описывает Толстой… Тайна муз великих манит и не дает покоя. Наташа Ростова, Татьяна Ларина, Настасья Филипповна, Маргарита – о тех, кто создал эти образы, и их возлюбленных читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…
Ревнует – значит, любит. Так считалось во все времена. Ревновали короли, королевы и их фавориты. Поэты испытывали жгучие муки ревности по отношению к своим музам, терзались ею знаменитые актрисы и их поклонники. Александр Пушкин и роковая Идалия Полетика, знаменитая Анна Австрийская, ее английский возлюбленный и происки французского кардинала, Петр Первый и Мария Гамильтон… Кого-то из них роковая страсть доводила до преступлений – страшных, непростительных, кровавых. Есть ли этому оправдание? Или главное – любовь, а потому все, что связано с ней, свято?
Эпатаж – их жизненное кредо, яркие незабываемые эмоции – отрада для сердца, скандал – единственно возможный способ существования! Для этих неординарных дам не было запретов в любви, они презирали условности, смеялись над общественной моралью, их совесть жила по собственным законам. Их ненавидели – и боготворили, презирали – и превозносили до небес. О жизни гениальной Софьи Ковалевской, несгибаемой Александры Коллонтай, хитроумной Соньки Золотой Ручки и других женщин, известных своей скандальной репутацией, читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…
Историк по образованию, американская писательница Патриция Кемден разворачивает действие своего любовного романа в Европе начала XVIII века. Овдовевшая фламандская красавица Катье де Сен-Бенуа всю свою любовь сосредоточила на маленьком сыне. Но он живет лишь благодаря лекарству, которое умеет делать турок Эль-Мюзир, любовник ее сестры Лиз Д'Ажене. Английский полковник Бекет Торн намерен отомстить турку, в плену у которого провел долгие семь лет, и надеется, что Катье поможет ему в этом. Катье находится под обаянием неотразимого англичанина, но что станет с сыном, если погибнет Эль-Мюзир? Долг и чувство вступают в поединок, исход которого предугадать невозможно...
Желая вернуть себе трон предков, выросшая в изгнании принцесса обращается с просьбой о помощи к разочарованному в жизни принцу, с которым была когда-то помолвлена. Но отражать колкости этого мужчины столь же сложно, как и сопротивляться его обаянию…