Забытая деревня. Четыре года в Сибири - [15]

- Почему я не должен был бы тебе верить? – отвечал я.

- Потому что другие, те суки, которые приговорили меня, не хотели в это верить! С облегченным видом он снова лег.

Внезапно едва слышимый шум, выслеживающий луч света промелькнул по помещению и застыл на наших лицах. Мы закрыли глаза, сделав вид, что спим. Луч погас. – Я сын деревенского старосты в Любанях. Трудно шепча, он выговаривал одно слово за другим. – Вся наша семья усердно работала. Мы были самыми богатыми крестьянами во всей округе. То, что соседи пропивали, мы сберегли и купили гораздо больший участок земли. Самой красивой девушкой в нашей деревне была сирота Маруся. Два с половиной года назад я женился на ней. Никогда еще не было в мире такого счастливого человека, как я. Мы любили друг друга безгранично, все нам завидовали. Внезапно приходит приказ о мобилизации, и я с другими баранами должен был шагать на войну против немцев. Но какое мне дело до этой войны! Пусть другие, кто хотел войны, сами и воюют! Я остался дома. Все уговаривали меня, только Маруся плакала и просила меня сквозь слезы, чтобы я не покидал меня, она чувствовала, что беременна.

Однажды ко мне прибыли пять солдат и унтер-офицер. Я как раз стоял перед моей избой [деревянный дом в виде сруба], которую я построил своими руками для себя и моей жены, и колол дрова. За солдатами пришли парни, которые на всю деревню были известны своей безалаберностью. Они уже издалека начали дразнить меня. В моей прекрасной новой избе Маруся как раз ставила самовар, она испугалась гостей и прижалась ко мне. Наконец, после долгих речей я сказал, что готов пойти на войну, но лишь позже, ровно через год, но теперь у меня не было такого желания, так как я совсем недавно женился, а Марусе предстояло скоро родить ребенка. Маруся тоже просила эту кучку вояк оставить меня в покое. Я ведь все-таки сын старосты, богат и уважаем. Но ничего не помогало. Эти чертовы типы ничего не хотели слушать, я должен был идти за ними.

- Если ты добровольно не пойдешь, то я тебя заставлю, сукин сын! – внезапно заорал унтер-офицер на меня. Парень, который только пил и делал долги, осмелился говорить мне что-то в этом роде! Но другие,  трусливые оборванцы, кричали мне в лицо: – Трус! Баба! Кровопийца!

- Арестовать! – снова зарычал унтер и схватил меня. В то же мгновение я поднял топор, кровь стукнула мне в голову, перед глазами потемнело, и я видел всюду только кровь, слышал только кричащих людей, которые от страха даже не пытались убежать...

Как во сне я еще слышал нежные слова Маруси, стоявшей в красном углу [домашний алтарь с образами и горящей масляной лампой] на коленях перед образами и молившейся. Я стал рядом с ней и плакал, так как я еще не понимал, что я сделал, и был несчастен из-за этого. Я сдался властям добровольно, из своего самого внутреннего убеждения. Я якобы убил несколько человек, говорили судьи. Я так не думаю.

Никогда еще я не был таким отчаянным как тогда, когда прощался с моей любимой Марусей. Она дала мне маленький серебряный крест и сказала, я точно запомнил эти слова:

«Будь смиренным, Степан, думай обо мне, я буду беспрерывно, усердно молиться за тебя. Пусть Бог-отец будет к тебе милостив».

Снова луч света через глазок двери камеры застыл на наших лицах.

- Пусть даже надзиратели бьют меня, мне это не мешает. Я обещал ей быть смиренным... и я сдержу данное ей слово. Ради нее я дозволю им терзать меня... ради нее я буду покорным…

Великан умолк. Он лежал неподвижно, только дыхание его участилось.

- Дай мне свою руку, немец, – произнес он резко и провел ею по своей груди, на которой я почувствовал маленький крест Маруси, который Степан на тонкой веревочке носил на шее. 

И мне внезапно показалось, как будто слеза раскалено горела на моей руке.

- И теперь... теперь она, нищенствуя, странствует по широкой матушке России. Она оставила все свое состояние, голодает, страдает от самой большой нужды, только чтобы увидеть меня издалека, улыбнуться мне издали, и придать мне мужество. Своего ребенка она несет теперь на руках, замотав его в лохмотья. Бог не покидает ее, он заботится о ней и ее ребенке, как он также заботится обо всех своих животных, и я не беспокоюсь о них.

Через зарешеченное окно я увидел, как на небе стоит прекрасная, ясная звезда.

- А у тебя есть кто-то, кого ты любишь так же сильно, как я люблю свою Марусю? – внезапно прозвучал тихий вопрос.

- Нет, – ответил я.

Звезда сверкала на небе. Я охватил свою голову покрытыми грязной коркой руками. Я содрогнулся в своих лохмотьях...

Мы были друзьями, хотя мы оба молчали... неделями. Нога в ногу шли мы рядом, мы ободряли друг друга, делили одну и ту же камеру, одну и ту же еду, лишения, унижения, мучения.

Только ночью мы шептались друг с другом.

Между тем настала зима.

Через Бежецк, Тверь, Ярославль, Вятку, Казань мы добрались до города Перми у подножия Уральских гор. Я не знал многих других городов, через которые шла наша партия, так как в большинстве случаев мы грузились и выгружались ночью, чтобы не соприкасаться с населением. Похоже, что наша партия без всякого плана блуждала по стране.