Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов - [54]

Спрашиваю, какое впечатление произвели на него руководители Чечни. Масхадов, например?

— Очень умный человек… — и повторяет: — Масхадов — очень умный и порядочный человек… Я чувствовал, что именно его хочет чеченский народ… Меня спросили в Москве накануне выборов: а нет ли опасности, что их выиграет Басаев? Ведь Басаев — опасный террорист… Я ответил: «Не волнуйтесь… Надо поддерживать Масхадова… Это человек, с которым можно будет вести переговоры…»

— А Басаев?.. Вы чувствовали во время войны противостояние его и Масхадова?

— Нет, он ощущал себя членом единой чеченской команды. Я никогда не видел, чтобы он имел что-то против Яндарбиева или против Масхадова. Для меня всегда это была одна сторона.

— Скажите, а Хаттаб сильно повлиял на развитие событий в Чечне?

— Тогда — нет. Его мало кто знал… Он из категории международных авантюристов… У них война в крови… В гражданской войне в Испании тоже были международные бригады… Что-то похожее встречалось и в латиноамериканских странах.

Наконец, о войне сегодняшней.

— Вы чувствовали, что будет вторая война?

— Нет, я это исключал… Хотя после Дагестана я почувствовал, что ситуация становится очень опасной… Как крайний вариант такого развития событий я мог бы предположить, что российские войска дойдут до Терека… А потом — изоляция других районов… Я мог бы это представить… Но опять — бои под Ведено…

— Тим, я понимаю, что спрашивать вас об этом не совсем корректно: ваша международная миссия закончилась, сейчас у вас другая работа. Но вы же всех знали по первой войне, виделись со всеми руководителями Чечни… Зависело ли от воли одного человека, чтобы избежать второй войны? Или от воли одного человека ничего не зависело?

— Не знаю… Думаю, здесь сочетание разных факторов… Ситуация в Москве и события в Дагестане…

— Но вы не думаете, что Масхадов мог быть причастен к нападению Хаттаба и Басаева на Дагестан?

— Это исключено.

— Он не хотел всего этого?

— Нет… Он очень хотел мира.

— А как вы думаете, после событий в Дагестане Масхадов пытался объяснить Москве, Кремлю, что нападение на Дагестан — не спланированная им акция, а бандитская самодеятельность Басаева и Хаттаба? Может, хотя бы это помогло остановить большую войну!

— Конечно, я думаю, оставались шансы для мира, но для этого нужна была политическая воля обеих сторон. Но… Мы всегда должны помнить, что после распада Советского Союза в Чечне больше не было государственных структур. Грозный был русским городом. Исход оттуда почти всех русских людей привел к разрушению государственных структур: чеченцы в СССР практически не принимали — или почти не принимали — участия в управлении. Русские ушли, и в города пришли люди совсем с другой, горской культурой, не знакомые с советскими традициями существования. А потом — война, а потом — полная изоляция. Плюс — криминализация.

— Плюс — молодежь, выросшая в годы войны…

— Естественно.

— То есть, если бы Масхадов тогда, в 1999-м, даже захотел остановить Хаттаба и Басаева, он ничего не смог бы сделать?

— Не знаю… Не могу сказать… Но я на сто процентов уверен, что Масхадов или Макашев, то есть люди, сделавшие карьеру в советских структурах, лучше знают, как жить с Россией. Но и сами представьте, во время войны Масхадову отдавать приказы куда труднее, чем во время мира.

Я спросил Тима Гульдемана, какие у него остались впечатления о двух политиках, чьи имена у всех на устах.

С Борисом Березовским он проговорил однажды час или два: «Он все время спрашивал… Вопрос, еще вопрос… И это мне понравилось, что он стремится узнать: и кто этот? и что этот? и что делает тот или другой? Он тогда был чиновником федерального правительства, и я с удовольствием отвечал на все его вопросы».

— Виделись ли вы с Кадыровым?

— Однажды, мельком… Мне его представил Масхадов как муфтия… Я начал с ним говорить по-арабски, но, к моему удивлению, он не понял ни одного слова…

— А муфтий должен знать арабский язык? — по своей неграмотности, удивился я.

— Да, если он муфтий…

Вот такой был наш разговор с послом Тимом Гульдеманом в самом конце августа, на берегу Женевского озера, откуда открывался потрясающий вид: занесенные снегом вершины, заросшие густым лесом предгорья, ущелья и долины.

Все, как там…

Только у гор другие имена.

…И — несколько дополнений к этому разговору.

Беседовали мы в двух шагах от «Горного дома», в единственном ресторанчике на двадцать столиков, откуда открывался тот альпийско-чеченский вид, который я, как умел, описал.

Не знаю (первый раз был в Швейцарских Альпах), в этих ли краях был наш Суворов, но с этими местами связано в России очень многое.

Внизу, под горой, на самом берегу Женевского озера, в городке Монтре, жил Стравинский и похоронен Набоков. Эти места описывал Чехов в своей «Даме с собачкой» (и сейчас здесь очень любят русских: самые дорогие номера в отелях считаются те, окна которых выходят на берег озера: в них живут главным образом русские и арабы). Меня немало удивило, что, оказывается, у местных жителей из поколения в поколение передается имя Ленина: «О, Ленин? Это хулиган!». Чуть подумав, я согласился с этим определением, но тут же выяснилось, что добродушные швейцарцы вкладывают в эту нашу 206-ю статью совсем другой смысл. Как гласят предания, когда Ленин бывал в этих местах и катался на лодке, он любил обрызгивать проходящих мимо местных девушек. Чтобы обуздать Владимира Ильича, был призван местный священник. Вот когда он обрызгал и его, местные жители и прозвали Ленина «хулиганом». Это прозвище и осталось в их памяти.