Забыть Палермо - [17]
— Большой свет включают только для церемоний с музыкой, — пояснила медсестра, тронув меня за руку. — У вас там все это делается, наверно, по-другому…
Вошли служащие в каскетках, чтобы убрать пианолу. Они укатили ее в соседнюю комнату, раздраженно покачивая головами. Тетушка Рози тянулась, чтобы полюбоваться бедной Блэзи под ее пуховым одеялом.
Абсурд. Постыдная церемония. Карнавал богохульства. Бежать? Неудобно. Сказать Бэбс, что у меня кружится голова? Стыдно. Все мелькает передо мной — лицо Блэзи, лицо тетушки Рози. Я их путаю. Но нет, на губах у Блэзи губная помада не течет. У нее нет гримасы ребенка, которого пичкают едой. Блэзи улыбается субтильной улыбкой, губы ее подкрашены, какая страшная миловидность! А этот запах, который заполнил все, — что это? Духи?
— Вы чудесно пахнете, тетя Рози, — обращаюсь я к ней ласково. Нет, это не от нее. Она возражает:
— О нет! Мой покойный супруг считал, что женщина, которая душится, направляясь в храм, компрометирует репутацию своих близких. Можете быть уверены, что это не я…
Ах, так… Значит, это духи, которыми обрызгали Блэзи… И я уже не в состоянии оторвать глаз от мертвеца в столь плотском облике — с накрашенными губами, с голым плечом и этими раздражающими духами.
Вперед вышел кто-то в черном пиджаке и полосатых брюках. У него были плохие зубы. И улыбка выглядела серой.
— Есть ли среди собравшихся здесь верующих члены Невидимой ассамблеи? — спросил он усталым голосом.
Ну и шутка… Никто не шевельнулся. Ни один из присутствующих не принадлежал к этой абсурдной религии. Флер Ли, сидящая в первом ряду, пожала плечами.
— Это ужасно вредило бедной Блэзи, — говорит мне тетушка Рози. — Невозможная религия.
Человек в пиджаке, видимо, торопится закончить и громко спрашивает:
— Кто хочет произнести надгробное слово?
Флер Ли достала из своей сумочки несколько листков. Но она не успела встать. Ее опередила толстая черноволосая девушка с платком у носа.
— Это помощница Блэзи, — говорит мне Бэбс. — Бедная Инесса… Можно подумать, что она заболела от тоски.
Человек в черном вышел навстречу Инессе. Она покраснела, ее руки нервно теребили носовой платок.
— Вы приготовили что-нибудь, мадемуазель? Проходите… Ну проходите же!
Он ведет ее, поддерживает.
— Не плачьте так… Возьмите себя в руки.
— Ну вот… Нашлась мне работенка, — прошептала медицинская сестра, готовая вмешаться.
Инесса рыдала. Первый ряд был шокирован. Неодобрительно покачивались аккуратно причесанные шевелюры и накидки из норки. Да, первый ряд был весьма шокирован!
— Ну ладно, ей грустно — это еще в порядке вещей. Но истерика?! Нестерпимо!
— Недаром говорили, что у нее мать пуэрториканка, — шептала тетушка Рози самой себе.
Человек с серыми зубами не знал, как утолить печаль Инессы. Она плакала у него на плече, повторяя: «Самая быстрая стенографистка… Блэзи давала по сто двадцать пять знаков в минуту…» Он отвечал: «Ну да, ну да…», вытирал ей лицо и баюкал как ребенка. Глядя на них обоих — на нее, уцепившуюся за него, разбитую и как бы лишившуюся силы ходить, и на него, очень официального, в своем костюме с полосатыми брюками, — можно было подумать, что перед нами чревовещатель, который держит свою партнершу, копеечную куклу с волосами из пакли и головой, слепленной из папье-маше.
— Ладно, ладно… Успокоитесь, скажите то, что вы хотите!
Инесса проглотила рыдание, обняла шею церемониймейстера и кивнула головой в знак согласия. Он помог ей повернуться лицом к публике.
— Так… Так… Вот теперь вы уже разумная, хорошая девушка…
Инесса вздрогнула, ее затрясло как в лихорадке. Она побледнела, уцепилась за костюм распорядителя, потом за его жилет, схватила за руку, потянула ее к себе и наконец рухнула к его ногам с жалобным стоном: «Ах… Поцелуйте меня… Я ее так любила…»
— Переутомление, — констатировала медицинская сестра, быстро вставая со стула.
…На голубом фасаде кинематографа, выходившем на тротуар Мэдисон-авеню, красовался монументальный, волосатый и мускулистый Кирк Дуглас — отличный пакет розового мяса. Этот образ сразу изгнал из моей памяти Блэзи под ее пуховым одеялом. Чуть подальше в витрине кафетерия лежали холодные цыплята в своих целлофановых чехольчиках. Они выглядели печально, но по крайней мере не улыбались. Пройдя еще несколько метров, я совсем перестала думать о Блэзи. Решительно, воспоминание о ней не имело для меня никакого значения. Да и существовало ли оно? Бывают воспоминания неразлучные, непременные, как детство. То, что я увидела на похоронах, не могло войти мне в душу и вызывало неудержимое желание забыть, избавиться, исторгнуть физически, безразлично где — у афиши кино или на пороге кафетерия.
Это может показаться странным — желание не помнить. А ведь по этому признаку узнают человека, находящегося на чужбине.
С тех пор как я приехала в Нью-Йорк, прошло много недель, а мне все еще не удавалось ни отрезать от себя прошлое, ни излечиться от желания мысленно возвращаться к нему. А ведь пора было стать более благоразумной, жить настороже, как это делают больные, для которых малейшее движение может стать роковым. Мне не хватало опыта. Бывало, что при виде простого телефона возникали целые ассоциации мыслей, звуков, образов, множащихся с молниеносной быстротой. Я слышала голос, шепчущий мне что-то успокоительное, как будто бы любовь может стать сильнее смерти… Я грезила наяву. Когда эти настроения возвращались ко мне, Бэбс смотрела на меня потрясенная, это было простительно, ведь она не знала причин моей печали.
Эдмонда Шарль-Ру предлагает читателям свою версию жизни Габриэль Шанель — женщины-легенды, создавшей самобытный французский стиль одежды, известный всему миру как стиль Шанель. Многие знаменитости в период между двумя мировыми войнами — Кокто, Пикассо, Дягилев, Стравинский — были близкими свидетелями этой необычайной, полной приключений судьбы, но она сумела остаться загадочной для всех, кто ее знал. Книга рассказывает о том, с каким искусством Шанель сумела сделать себя совершенной и непостижимой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.