Забыть нельзя помнить - [58]

– Дочь? – Лицо Павлы исказило непонимание, а я вышел во двор, где глаза в глаза встретился с дочерью, которую уж и не помню когда видел в последний раз, но точно знал, что этот раз будет самым последним.

– Сейчас в дверь войдет наша дочь, и мне бы очень хотелось, чтобы ты хоть раз в жизни была к ней добра и великодушна. Попроси у нее прощение, прежде чем…

– Никогда! Слышишь меня! Никогда я стану извиняться! Разве человек извиняется за то, что родился слепым или немым? Кто-то извиняется за то, что появился на этом свете без руки или ноги, с тремя пальцами или заячьей губой? Разве в том, что я родилась без сердца, есть моя вина? За что мне извиняться?!

Мне уже хочется спустить курок, но я жду несколько секунд, чтобы сказать дочери свое последнее:

– Прости нас, родная.

А Павла в агонии кричит:

– Как же я вас всех ненавижу!

Я сижу на стуле рядом с обезумевшей супругой, приставляю к ее виску ружье и не дрогнувшей рукой жму на курок.

Последнее, что я чувствую в этой жизни, – огромное сожаление, и боль, и горячие брызги крови на своем лице, которые хотя бы в последние секунды на земле доказали мне, что в жилах Павлы все же текла именно эта жидкость, а не яд. Больше всего мне хочется повернуть время вспять и прожить жизнь заново, наполнить ее другими ценностями и никогда не совершать некоторые ошибки, но это, увы, никому не дано.

Холодный металл касается и моего виска, и я жму на курок еще раз.

Кира Медведь Ноябрь 1998

В поселок «Радость» я вернулась только по одной причине – чтобы начать новую жизнь, нужно было упорядочить старую: продать дом и в этот раз навсегда покинуть эти края.

Я неторопливо шагаю во двор, который будто оживает. Вот я вижу маленькую девочку в разноцветных сандалиях, которая играет в песочнице; вот она же, рыжая пышка, весело щебечет что-то на ухо Прокоповене; вот малышка оплакивает пойманную в мышеловку мышь и устраивает ей пышные похороны, схоронив крошечное тело под кустом калины; вот на крыльце прилежно сидят все ее пять кукол, три плюшевых зайца и два медведя и внимательно слушают юную учительницу, а Прокоповна сидит на стуле в двух шагах и задорно смеется. Рыжая пышная девчушка разного возраста присутствует в каждом уголке опустевшего двора: кормит соседского кота дорогой колбасой, сгребает облетевшие листья в кучки, учится ездить на велосипеде, срывает с клумбы прекрасные цветы, чтоб подарить букет маме, развешивает кормушки для птиц, прыгает через скакалку, пускает мыльные пузыри, лечит сломавшего лапу плюшевого зайца… Сотни воспоминаний, в которых постоянны две вещи – я и моя добрая няня. Нет в моем детстве ни отца, ни матери, и, наверное, их у меня никогда и не было. Были двое людей, которые по непонятным причинам дали мне жизнь, но назвать их родителями означает нагло соврать.

Я почти готова войти в дом, но дверь распахивается без моего участия. От неожиданности я вскрикиваю и едва не выпускаю из рук рюкзак. На пороге появляется невысокий коренастый мужчина с седой головой и добрыми чертами лица, которые кажутся мне знакомыми, но я понятия не имею, откуда.

– Прости, Кира, не хотел тебя напугать, но, войди ты в дом и там столкнись со мной, еще больше бы испугалась. – От голоса веет теплом, а улыбка на лице говорит о том, что передо мной друг, знать бы еще, откуда он взялся и что делает в доме моих родителей.

– А-а-а… – все, что мне удается произнести в первые секунды.

– Вот я дурак старый! – Мужчина ударяет себя кулаком по лбу. – Ты ведь понятия не имеешь, кто я, в чем нет ничего странного. Игнат, родной брат твоей матушки.

У меня невольно приоткрылся рот, и вспомнилась прощальная речь директора тюрьмы, в которой она упоминала дядю, кого мне стоило благодарить за свое скорое освобождение. Новоиспеченный дядя протягивал мне руку, но я не спешила отвечать на приветствие.

– А почему я никогда ничего о вас не слышала? Мама хоть и однажды, но упоминала о том, что всех ее братьев и сестер забрала война, с чего мне вам верить? – На самом деле мне не нужны были слова, я чувствовала, что передо мной не самозванец, и эти серые мамины глаза на его лице…

Мужчина понимающе закивал и почесал затылок.

– Что ж, думаю, нам стоит продолжить разговор в доме. На улице холод собачий, а у меня только чайник закипел. В двух словах всего ведь не расскажешь.

Делать было нечего – бежать в никуда глупо, а этот «дядя» мог многое прояснить. Да и в глубине души мне не хотелось находиться в пустующем, пропитанном смертью доме одной.

Странное дело, но всего один человек сумел наполнить печальный снаружи дом теплом и уютом. На пути сюда я была уверена, что меня ждут холод стен, сырость, затхлость и пустота, но… В доме вкусно пахло какой-то выпечкой и ромашковым чаем, а еще в нем было тепло так, как никогда прежде. Уже на кухне я заметила, что вокруг чистота и порядок, ничто не напоминало о печальных событиях, и на секунду мне даже показалось, будто вот-вот вернется с работы мама и со своим «Кира, кушать пора» начнет накрывать на стол.

– Я пойму, если ты пожелаешь, чтоб я ушел. Но позволь сначала напоить тебя хотя бы чаем с пирогами и дай возможность объясниться. Я отвечу на все твои вопросы, если, конечно, тебе важны ответы.