Забыть и вспомнить - [34]
Он был одержимым, мой друг, Юрий Косов, кавалер многих орденов и медалей. Если ему в голову входила какая-нибудь идея, – он идею превращал в свою рабыню. Решив, например, что диплома лесничего для него недостаточно, он, уже имея многолетний опыт собкора крупнейшей из провинциальных газет, сдал вступительные в Московский университет. Проучился с год заочно, не удовлетворился этим, и уехал в столицу. Слушал лекции, засиживался в библиотеке и влезал в такие глубины русского языка, перед которыми пасовала моя жена, дипломированный филолог, - он донимал вопросами…
Он любил охоту. Его любовь к охоте граничила с фанатизмом. Мог терпеть любые лишения, часами сидя в скрадке или шалашике под осенним дождём, - без еды, воды и спиртного (в ту пору он не прикасался к вину), без всякого шанса на удачу, - пока спутники, смирившись с непогодой, ловили кайф в теплой охотничьей избушке…
А его допотопный трофейный «харлей», тяжеловес, на котором он носился по дорогам области! И которого заставлял выполнять немыслимое. Вдруг вычитает, что можно завести двигатель, не пользуясь зажиганием, со второй передачи, если сильно толкать машину. И толкает и час, и два, и три, пока, взмыленный, не упадёт на тропинку во ржи, где затеял за городом эксперимент. А потом, снова и снова, меняясь со мной местами в седле, - и тогда уже я толкаю, взмыленный…
А это умение убеждать, не просить, нет, а убеждать, что надо обязательно попробовать. («Вдруг у тебя заглохнет мотор во время езды?») В самом деле – вдруг заглохнет. Ведь к тому времени он уже и меня обучил этой забаве самоубийц – езде на мотоцикле. А вообще езда с ним, сзади на багажнике, - прицепа у «харлея» не было, - доставляла двойное удовольствие: первое – что быстро, другое, что, доехав до дома, оставался живой.
Моя жена, в жизни не написавшая и четырех рифмованных строчек, в приступе вдохновения сочинила, ставшие чуть ли не семейной классикой стихи: «Что Юрий дикий – всякий знает. И уж ни отдыхов, ни выходных ему не доверяет…»
В том самом, последнем, письме, что дошло до нас уже после его смерти, он вспоминает эти строчки, словно извиняясь за минутную слабость. «При всём притом, что я плачу, читая ваши письма, вы мне пишите. Проплачусь, утрусь, и полегчало. Без вас несладко… Хочу вас увидеть. Удастся ли?»
В нём, невысоком и худощавом, была неожиданностью физическая сила. Как-то мы зашли в спортзал. Я удивился лёгкости, с которой он стал вскидывать двухпудовую гирю. Тогда в душевой я и увидел в первый раз его страшные шрамы – рубцы, более похожие на жгуты, на том месте, где надлежало быть соску и левой груди, прикрывающей сердце.
У Косова можно было научиться многому. Он преподавал мне уроки щепетильного правдолюбия. И в большом, и в пустяках. Пустяк: будничная сцена в трамвае; какой-то безбилетник доказывает контролёру, что билет не успел купить, - только что, де, вошёл. Сцена затягивается, в воздухе неловкость, свидетели стыдливо отворачиваются к окнам… Юра, негромко прикашливая («кхе-кхе», - это у него от простреленного лёгкого), подходит к спорящим. Характерный жест ладонью, словно показывая, – смотрите же: чисто всё, ясно. Словно ладонь сама и говорит: «э-э, не славно, не славно»… И уже словами: «Нехорошо, товарищ, нехорошо. Сели давно, вместе с нами (жест в мою сторону ) и билета не брали…». Что ему этот безбилетник! Но Юра огорчён…
Память подсказывает и не-пустяк.
Эхо Шестидневной войны оглушило нас. Мы боялись радоваться, чтобы по блеску глаз сослуживцы не догадались о нашем торжествующем достоинстве. Газеты пестрели заголовками об израильской агрессии и проклятиями в адрес агрессоров. Рот наш был замкнут, уши запаяны воском, как у Одиссея, плывущего между Сциллой и Харибдой, в нашем случае - между стукачами и слухачами. И вдруг – звонок из Казани - Косов. «Юра, случилось что?…» (он давненько не звонил) «Случилось… - (я чуть ли не физически ощутил на расстоянии его усмешку…). – Поздравляю тебя! Здорово врезали арабам, а? А говорят, евреи не воевали… Вот они и показали всем, как надо воевать! Какие молодцы!» – голос Юры, обычно сдержанный, звенел… В трубке что-то защёлкало, затикало, Юрин голос прервался, потом опять возник и опять эта его интонация - усмешечка: «Что? Слушают? Ну, пусть, пусть слушают»… и Косов продолжал говорить, не догадываясь о моих противоречивых чувствах.
Тогда я подумал о нём: странный человек. Теперь я знаю: он был свободный человек.
Когда мы покидали родину, среди десятков провожавших не оказалось только одного моего давнего друга (помню, нас троих неразлучных, вечно голодных на выросте старшеклассников, всё моя мама подкармливала в военное время). Этот друг не простил мне отъезда – «предательства». А Юра Косов, инвалид первой группы, на вокзал в Казани, на проходящий наш скорый поезд, примчался ночью. Больной, пришёл на те несколько минут, которые состав, опаздывая, сократив стоянку, стоял у заснеженной платформы (ехали через Москву)…
Он сразу стал писать в подозрительный тогда всё ещё для многих Израиль. И сразу пообещал приехать в гости. И об этом – в каждом письме.
В основу повести положены фронтовые письма и дневники Георгия Борисова и его товарищей, воспоминания его родных и друзей — Софьи Николаевны и Ивана Дмитриевича Борисовых, Анастасии Григорьевны Бородкиной. Использованы также материалы, приведенные в очерках Героя Советского Союза Вилиса Самсона «Партизанское движение в Северной Латвии в годы Великой Отечественной войны», Р. Блюма «Латышские партизаны в борьбе против немецких оккупантов», в очерке В. Куранова и М. Меньшикова «Шифр подразделения — „Морской“».
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.