Заблудившийся революционер - [3]

Именно педологии, новой науке о ребенке, и предстояло, по замыслу революционных энтузиастов, в кратчайшие сроки решить насущные задачи, стоявшие перед обществом. К науке вообще тогда относились как к могучей магической силе – подобно тому, как пещерный человек относился к колдовству, гарантирующему радикальные перемены к лучшему по мановению волшебной палочки. (Предрассудок, признаемся, довольно живучий!)

А чтобы построить новое общество в стране, 70% населения которой не умело ни читать, ни писать, ни даже понимать того, что говорилось с трибун, надо было воспитать новое поколение культурных людей взамен выбитого. Или хотя бы не мешать тем тысячам молодых энтузиастов, которые желали немедленно внести свой вклад в строительство утопии.

Количество педвузов в стране только за 1919/1920 учебный год возросло в полтора раза; все равно они были переполнены: в 1921 г. в них училось в шесть раз больше студентов, чем в 1914-м. Нарком просвещения А.В. Луначарский провозглашал: «Наша школьная сеть может приблизиться к действительно нормальной школьной сети, когда она будет насквозь проникнута сетью достаточно научно подготовленных педологов… Надо ещё, чтобы в каждом учителе, в мозгу каждого учителя жил, может быть, маленький, но достаточно крепкий педолог». Вам это ничего не напоминает?..

«Старым» наукам предстояло исчезнуть, ужаться под натиском новых наук или в лучшем случае перейти на их территорию. Нормальная наука (по терминологии Томаса Куна) говорит о том, каковы явления или люди сами по себе, а власти нужно описание того, какими они могут стать благодаря её вмешательству. На 1-м Педологическом съезде, состоявшемся в конце 1927 г., Луначарский в своем докладе недвусмысленно заявил: «Педология, изучив, что такое ребенок, по каким законам он развивается, тем самым осветит перед нами самый важный процесс производства нового человека параллельно с производством нового оборудования, которое идет по хозяйственной линии».

На том же съезде Залкинд в своей речи попытался представить платформу, на которой могли бы консолидироваться две с половиной тысячи участников съезда, представлявшие несколько разных научных областей и несчитанное количество теоретических ориентаций. Желаемое было выдано за действительное – съезд одобрил «объединённую платформу» советских педологов. Этим курсом отныне предстояло вести корабль советской педологии. Воодушевленный Залкинд встал у руля.

В роли идеолога

В апреле 1928 г. начала работать Комиссия по планированию исследовательской работы по педологии в РСФСР при Главнауке Наркомпроса; её председателем был назначен Залкинд. Постановлением Совнаркома от 17 августа 1928 г. её уровень был повышен до Межведомственной плановой педологической комиссии. В этом же году начинает выходить журнал «Педология» под его редакцией. В 1930 г. по инициативе Залкинда созывается Съезд по изучению поведения человека. Тем самым главный педолог страны заявляет претензию на роль идеолога всей совокупности наук о человеке. Его доклад на этом съезде под названием «Психоневрологические науки и социалистическое строительство» заслуживает особого внимания.

За 12 лет Советской власти, констатирует Залкинд, в стране вырос новый массовый человек. Революционная эпоха создала его в кустарном порядке, но побеждает он изумительно. Плохо, однако, что психоневрологические науки не оказывают никакого содействия новым массам. Необходимо создать массовую психоневрологическую литературу, массовую консультацию, массовый инструктаж. Всего этого нет, а со стороны авгуров человековедения слышны лишь зловещие предостережения: до массовой работы наша наука ещё не доросла. Руководящие органы партии ведут кадровую и воспитательную работу, а наука положительных указаний в этой области не дает. Наоборот, мы слышим даже отрицательные указания, угрозы в адрес массового нового человека. Совершенно очевидно, заключает Залкинд, что основная часть всей психоневрологии не делает того, что необходимо революции.

Нельзя не признать, что веяния времени снова были уловлены Залкиндом удивительно чутко. Его доклад по своей агрессивности, пожалуй, даже опередил свое время.

В конце 1930 г. Психологический институт в Москве был преобразован в Институт психологии, педологии и психотехники. На посту его директора Залкинд сменил Н.К. Корнилова.

Но в отличие от «нового массового человека», у Залкинда было прошлое, на глазах становившееся неблаговидным, и от него нужно было отречься. В нескольких недавних работах фрейдистского толка отречение Залкинда от психоанализа объясняется как вынужденный шаг, продиктованный начавшимися гонениями. Справедливости ради такую оценку надо признать преувеличенной – о гонениях речь ещё не шла, однако психоанализ стремительно выходил из моды. В начале тридцатых российские психоаналитики продолжали собираться в узком кругу для обсуждения своих грез, но это было отнюдь не диссидентское подполье, а скорее экзотический кружок по интересам. Публикации стали редки. Официальное поощрение сошло на нет, но ещё не сменилось обструкцией. Параллельно – или в связи с этим? – остывал и энтузиазм недавних подвижников (он вообще легко возбуждается при поддержке свыше и улетучивается при её утрате).