Забайкальцы. Т.1 - [94]

У Андрея усиленно заколотилось сердце, потемнело в глазах.

— Свидание? — еле слышно переспросил он, судорожно хватаясь за стену. И, опомнившись, заторопился. — Да, да, сейчас я, сию минуту.

Сопровождаемый выводным надзирателем по коридору, по каменным ступенькам лестницы, Андрей мчался, не чувствуя кандалов. Он и радовался встрече с родными и в то же время страшился ее.

«Значит, сказали Епифанцевы нашим, что видели меня в партии, — думал Андрей, чувствуя, как у него болезненно сжимается сердце при мысли о том, какое страдание принес он родным, матери. — Но кто же приехал-то, неужели Наташа?»

Вот и обширная, опаленная солнцем песчаная площадка тюремного двора, большие сводчатые ворота, с наружной стороны их гремят ключи. Маленькую железную дверь открыл русобородый надзиратель Фадеев.

Рядом с тюремными воротами деревянный, под цинковой крышей дом на две половины, в одной, которая поменьше, — караулка для привратника, другая приспособлена для свиданий. В комнате этой одно окно и два продольных барьера — высотой по пояс человеку. Между барьерами коридор, где во время свиданий находился надзиратель. Таким образом, встречающиеся, разделенные барьерами, могли видеть друг друга на расстоянии одной сажени и разговаривать в присутствии надзирателя, который тут же проверял передачи.

Наташа стояла за барьером, ожидая Андрея. Трудно представить себе то чувство, которое испытала Наташа, увидев и узнав своего Андрея… В ее воображении он всегда рисовался ей таким, каким ушел на службу: стройным, чернобровым казаком, с чуть заметным пушком на верхней губе и с волнистым, выбившимся из-под серой папахи чубом. Теперь же перед нею стоял худой, бритоголовый, бородатый старик в арестантской одежде, в ручных и ножных кандалах. Только глаза его, большие карие глаза, почти не изменились и смотрели на нее с такой же нежной грустью, как и четыре года тому назад. По глазам и узнала Наташа своего Андрея и, узнав его, залилась слезами.

Сцена эта взволновала даже старого, видавшего всякие виды надзирателя. И то ли потому, что очень был тронут он этим свиданием, то ли потому, что и сам происходил из казаков Калгинской станицы. Фадеев сжалился над Наташей. Он разрешил ей подойти ближе к мужу, в коридор, между барьерами, а сам даже вышел на крыльцо, прикрыв за собою дверь. Теперь Андрея с Наташей разделяла лишь перегородка барьера.

Целуя Андрея, Наташа обняла его и снова разрыдалась, уронив на грудь ему голову.

Андрей долго не мог вымолвить ни единого слова, душили его спазмы. Беззвучно шевеля губами, он клонился к голове Наташи, прижимал ее к себе правой рукой, обнять Наташу мешали наручники. Так и стояли они безмолвно, прижимаясь друг к другу, слезами заливая свое горе. Первая, со стоном сквозь слезы, заговорила Наташа:

— Андрюша, милый мой!.. Как же это получилось-то? За что тебя?

— Наташа… кх-кх… — Андрей крутил головой, мял рукой горло, словно выдавливал из себя слова. — Обвинили нас… господи!.. в убийстве обвинили… а мы, Наташенька, не убивали, неповинны мы… видит бог… неповинны в этом.

— Да разве я виню тебя?.. Я сама это чувствую… знаю, что осудили зазря… Разлучили, злодеи проклятые!

Летели минуты, и сколько прошло их — оба не знали.

Андрей, прижимая к груди своей Наташу, мучительно обдумывал, как бы высказать ей то, что пришло ему на ум. Наконец решился.

— Наташа, милая моя! Я ишо не сказал тебе… Ведь меня… кх… кгх… навечно осудили. Не дождать тебе меня… Ты сына-то нашего береги, расти… А ежели найдется человек по душе…

Наташа поняла все. Она вздрогнула, точно кто ударил ее бичом. Подняв голову, она встретилась глазами с Андреем, и во взгляде ее он увидел упрек.

— Ты… ты что сказал мне? — Голос Наташи обиженно дрожал, срывался на хриплый, стенящий полушепот. — Да как же это можно? Нет, нет, и не. думай даже… Нас с тобой только могила — слышишь? — только могила разлучит…

Снаружи на крыльце послышались шаги, легкий стук в дверь, и в комнату, гремя связкой ключей, вошел надзиратель Фадеев.

— Ну, наговорились? Кончайте, на обед прозвонили. А вы не горюйте, можно ведь и повторить свидание, Пусть молодуха-то сходит к старшему нашему, Тихону Павловичу, он разрешит. Только завтра не надо приходить, дежурить будет Донцевич, он такой… Не стоит при нем. А послезавтра я дежурю, вот и приходи.

Обрадованная Наташа поблагодарила добродушного надзирателя и поцеловав Андрея, сунула ему в руки узелок с гостинцами.

Уже в ограде, когда за ним захлопнулась железная дверь, Андрей, досадуя на себя, спохватился, как мало поговорил он с Наташей, не расспросил ее как следует про сына. Успокоил себя надеждой, что через день снова свидится с нею и тогда переговорит обо всем.

Политкаторжан в шестой камере находилось тридцать восемь человек. С одним из них, Лямичевым, Чугуевский познакомился. Андрей Андреевич Лямичев, высокого роста, русобородый, с умными серыми глазами, был также из казаков-забайкальцев Манкечурской станицы.

Осужден он был в тысяча девятьсот шестом году на вечную каторгу за революционную деятельность среди казаков 1-й Забайкальской дивизии, где он работал писарем в штабе дивизии, за попытку освободить из-под ареста матросов военного судна «Прут» и за организацию в тысяча девятьсот пятом году «Читинской республики».