Забайкальцы. Т.1 - [102]

Глава VIII

Во второй половине мая 1-й Аргунский казачий полк, в котором служил Егор Ушаков, выступил в летние лагеря. В этом году место для лагерей Аргунскому полку отвели в станице Калгинской, верст на шестьдесят южнее Горного Зерентуя.

День был праздничный, когда по улицам Сретенска походным порядком, ощетинившись пиками, двинулся полк.

Построенные по шесть всадников в ряд, сотни шли с песнями. Следом за полком по булыжной мостовой громыхали зеленые повозки полкового обоза, пулеметные тачанки, дымили походные кухни.

В четвертой сотне завели было старинную казачью песню, но вахмистр, сдерживая танцующего под ним вороного скакуна, заорал на запевалу, сердито округляя глаза:

— Отставить… вашу мать! Завели, как на похоронах! Запевай веселую: «Девки в лес по малину…»

Черноусый казак, запевала Зарубин, смеясь, покосился на вахмистра.

— Нехорошо, однако, будет, господин вахмистр! Народу ить полно в улицах-то, девки вон, бабы.

— Запевай, тебе говорят! Я отвечаю за все!

— Валяй, Пашка, смелее!

Жмуря в улыбке глаза, Зарубин тряхнул черным как смоль чубом и начал запев:

Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке

Серый селезень плывет…

И сотня, как отрубила, грохнула припев:

Три деревни, два села,

Восемь девок, один я,

Ку-у-уда девки, ту-уда я.

Девки в лес по малину…

И тут певцы понесли такую похабщину, что стоящие у ворот большого дома девушки как дождь сыпанули в ограду. В доме напротив женщина в белом платке захлопнула окно. А Зарубин, подмигивая смеющимся молодухам, что стояли в толпе парней и пожилых казаков, продолжал все в том же духе. Вахмистр, довольно улыбаясь в пшеничные усы, ехал сбоку сотни и в такт песне помахивал нагайкой.

К исходу третьего дня подошли к станице Больше-Зерентуевской, где решили остановиться для ночевки. До поскотины полк шел на рысях, на подходе к селу сбавили аллюр, усталые припотевшие лошади охотно перешли на шаг. Предвкушая скорый отдых, веселый вечер, встречу с девушками, казаки повеселели, подтянулись, на ходу выравнивали ряды, поправляли амуницию. Четвертая сотня, по приказу вахмистра, при въезде в село первая резанула песню:

Из-за лесу, лесу копей и мечен

Е-е-е-е-е-едет сотня казаков-лихачей.

Э-э-э-эй, жги, говори:

Е-е-е-едет сотня казаков-лихачей.

Впе-ереди их есаул молодой,

Веде-е-ет сотню казаков за собой.

Э-э-э-эй, жги, говори:

Ве-е-е-едет сотню казаков за собой.

Взбудораженное необычным происшествием, ожило большое, со множеством улиц станичное село. Поглазеть на казаков сбежались стар и млад, из открытых окон смотрели старики, старухи, из домов, переулков, соседних улиц все спешили в улицу, по которой шел полк, из дворов с подойниками в руках бежали бабы, возле ворот и заборов густели толпы: молодежь, пожилые казаки, ребятишки, успевшие принарядиться девушки. На лицах у них восхищенные улыбки, не переставая кипит говор, шутки, смех.

— Сколько их, небось целая тыща!

— А пиков-то, пиков сколько-о, как лес волнуется.

— Вот они, казачки наши, любо-дорого смотреть!

— Хвати, так из нашей станицы есть?

— Куда ж они денутся, я уж одного вижу, Степку Фунтосова с Поперешного.

— Гля, девка, никак Макся Мурзин — во-о-он, на гнедом-то коне?

— А вот Алешка Свешников с Байки. Алеха-а!

— Дяденьки, к нам заезжайте человека три, во-о-он наша изба, белые ставни!..

На площади около школы короткая остановка. Трубач подал сигнал, и полк, сотня за сотней, рассыпался по селу. Теплился весенний вечер, солнце уже коснулось краем зубчатой, заросшей лесом сопки. Улицы пестрели народом, смешались местные жители, парни, девушки, казаки в запыленных парусиновых гимнастерках. У походных кухонь выстраивались очереди служивых с котелками в руках.

Густыми рядами стояли привязанные к заборам, еще не расседланные, завьюченные кони. Усадьба, куда заехал Егор и с ним еще три казака, принадлежала зажиточному хозяину. Пятистенный дом его еще совсем новый, синевой отливают недавно покрашенные наличники. Амбары, сарай — все сделано добротно, заборы из пиленых плах, а тесовые ворота покрыты дощатым навесом. Во дворе две молодайки в белых платках доили коров, через изгородь на задах видно баню, она, наверное, жарко натоплена, курилась паром, в воздухе пахло распаренным березовым веником, парным молоком.

Иван Рудаков, ослабляя коню подпруги, оглянулся на Егора, кивнул головой на дом:

— Крепко живет хозяин-то.

— Ага… — Егор разнуздал своего Гнедка, ласково потрепал его по потной шее. — Живет богато.

— Так что сегодня и шанег поедим, наверное, и сметаны разживемся, а уж про молоко и говорить нечего.

— Это ишо как сказать, из богачей-то частенько бывают такие, что в крещенье льду у них не выпросишь. Но мне не так еда интересна, как баня, попариться страсть как охота!

— Это-то уж будет обязательно, вон она, банька, только что истоплена. Смети на мне пыль со спины.

Иван достал из задней сумы щетку, подал ее Егору. Почистив гимнастерки, фуражки, брюки и сапоги, казаки пошли в дом. Но, уже подходя к крыльцу, Егор услышал голос взводного и оглянулся. К воротам подходил взводный урядник Каюков.

— Ушаков, подь ко мне!

Егор подошел к воротам.

— Чего такое?

— Собирайся живее, поедешь нарочным в Нерчинский Завод с пакетом к атаману отдела.