Забайкальцы (роман в трех книгах) - [381]

Рослый батареец, который нес на руках Чапизубова, оглушил японца кулаком, вырвал у него из рук винтовку и, размахивая ею, как дубиной, обрушивал удары на головы врагов. Заметив вблизи офицера, батареец ринулся к нему, заколол его штыком, но тут же и сам упал, сраженный пулей.

От поезда на помощь японцам бегом кинулся взвод белогвардейцев с офицером во главе, но там уже все было кончено, японцы штыками добивали раненых героев. Обозленные неожиданным сопротивлением узников, они и не заметили, что есть еще один живой русский. Это был тот больной казак Михаил Чапизубов. Оставленный батарейцем у края ямы, он, будучи не в силах встать и видя, как гибнут его товарищи, швырял в японцев камнями. Его наконец заметили. Один из японцев что-то крикнул, другие сразу же вскинули винтовки, грохнул залп. Сраженный сразу несколькими пулями, Чапизубов так и умер с камнем в руке.

А паника среди арестованных росла, люди метались по вагону, нигде не находя себе места. Дед Матвей поминутно крестился и, стуча зубами от страха, бормотал:

— Господи Сусе милостливый, спаси и помилуй нас, грешных, матушка царица небесная.

— Гибель, ребятушки, гибель! — еле внятно вторил деду пожилой, подслеповатый мужичок, арестованный за то, что сбрехнул что-то в присутствии станичного атамана. — Вот она, смертушка наша, боже ты мой милостливый.

В люки уже не смотрели, только Егор, с дико блуждающими от ужаса и злобы глазами, судорожно ухватился обеими руками за прутья толстой решетки. Он видел, как следующие партии узников уже не подводили к ямам, а, отведя их от поезда, пускали на свободу. Когда обезумевшие люди кидались бежать, надеясь уйти от смерти, лежащие цепью японцы и белогвардейцы били по ним из винтовок и пулеметов.

— Что же они делают, — охрипшим от волнения голосом проговорил Егор, — бегут кучей, э-эх, черти…

— Да разве от пулеметов убежишь? — с досадой возразил Раздобреев.

Егор не помнил, как оторвался от решетки, очутился на полу. Будто сквозь туман видел он вокруг себя бледные, искаженные ужасом лица, в ушах звенело, слышались стоны, чьи-то рыдания и доносившиеся снаружи отзвуки побоища: ружейные залпы, отдельные выстрелы, крики убиваемых — все это слилось в сплошной хаос звуков. И вдруг весь этот шум перекрыл взволнованный голос Раздобреева.

— Товарищи! — стараясь овладеть собою и слегка заикаясь, крикнул Раздобреев. — Двум смертям не бывать, а одной… товарищи, одной все равно не миновать. Видели, как наши казаки умирали? — Тут голос Иннокентия окреп, в нем зазвучали властные нотки. — Сейчас придут за нами, не робеть. Как только откроют двери, я крикну, и вы все за мною на них разом. Всех не убьют, а в бою и смерть не страшна, только обозлиться надо хорошенько, обозлиться!

Голос Раздобреева гремел, глаза искрились отвагой бойца, от всей его статной, могучей фигуры веяло силой, решимостью и презрением к смерти.

— Только смелее, братцы, смелее! — продолжал он, видя уже, что многие готовы последовать за ним. — Кому удастся проскочить, бегите врассыпную в лес. Можно спастись, товарищи, можно!

Властный голос Раздобреева подействовал на узников ободряюще.

— Оружие бы хоть какое-нибудь, — сказал Егор, — нары, што ли, разобрать…

— Верно, — с живостью подхватил Раздобреев. — А ну-ка, ребята, давайте! Где пилка-то? Егор, пили болты живее… нажмем, братцы, взяли.

Но оторвать от нар успели всего одну доску, так как снаружи к вагону уже подошли солдаты. Было слышно, как они приставили к дверям трап, загремел замок.

Оторванная доска оказалась большой, очень тяжелой, но такому силачу, как Раздобреев, это было в самый раз. Он легко приподнял ее, потряс над головой.

— Ну, братцы, готовьсь!

Двери распахнулись, и узники увидели против вагона большой полукруг белогвардейцев и японцев с винтовками наизготовку.

— За мной! — крикнул Раздобреев, первый кинувшись из вагона. За ним рванулись остальные.

Навстречу им торопливо, беспорядочно захлопали выстрелы, послышались крики, стоны, падали люди, через их трупы прыгали оставшиеся в живых. Вооружаясь на ходу чем попало, они ломились вперед, били камнями, комьями земли, кидались врукопашную и гибли под ударами штыков.

Раздобреев одним прыжком махнул из вагона левее трапа и, очутившись на земле, вихрем налетел на ощетинившуюся штыками шеренгу белогвардейцев. Егор устремился вслед за Раздобреевым, но, вскочив на трап, увидел, как ранили в грудь Черняева. Схватившись руками за грудь, слесарь зашатался, Егор подхватил его под руку и, не удержав, свалился вместе с ним на правую сторону трапа.

Больно ударившись головой о землю, Егор схватил в обе руки по камню, вскочил на ноги. Он перепрыгнул через умирающего Черняева, через убитого деда Матвея — не сбылся его сон! Увидел впереди себя, как японец с оскаленными зубами заколол штыком Сим Бо-лю. Егор запустил в оскаленную рожу камнем. Падая, японец выронил винтовку. Егор схватил ее, начал пробираться к Раздобрееву.

Страшен был вид Раздобреева, большого, бородатого, с горящими злобой глазами, яростно размахивающего громадной доской. Он уложил уже нескольких белогвардейцев и японцев, а сам еще не был ранен, и в него не стреляли из опасности попасть в своих, достать же штыком его тоже было невозможно.