Забайкальцы. Книга 3 - [26]

— Ладно, быть по тому, согласен. Только вот какое дело: чтобы зять по работникам ходил, а дочеря моя чужие полы мыла, не дозволю. Пожалуйста, заходи в мой дом и будь мне как сын родной. Хорошо жить будете, хозяйством руководить, все вам передам, владейте, нам-то со старухой много ли надо.

Мишка против этого не возражал и, улучив момент, шмыгнул в горницу к Маринке.

В дом к тестю Мишка перешел сразу же после свадьбы. Когда все вошло в обычную, будничную колею, Филат повел зятя знакомить с хозяйством. Показывая Мишке амбары с хлебом, сараи, коров, быков и лошадей, пояснял:

— Все твое будет да Маришино, умей лишь владеть да хозяйничать. С умом дело поведешь, так только распоряжаться будешь, робить найдется кому. К зиме-то второго работника возьмем, так что твое дело будет руководить ими да около дому кое-что помогать.

Мишка мотал чубатой головой, отнекивался:

— Не-ет, я к этому не свышной, лучше уж робить буду вдвоем с Ефимом, а так это баклуши бить совесть не дозволяет.

— Так вить в нынешнюю зиму шесть лошадей пойдет в запряжку — не шуточное дело.

— Ну и што, я вот, как в работниках жил, на четырех один ездил — и ничего, справлялся.

— Ну смотри, твое дело хозяйское, а неволить не буду.

Так и зажил Мишка в богатом доме тестя, трудился наравне с батраками. Не страшила его никакая работа, а усталость как рукой снимало и радостью загорались глаза, когда приезжал он из лесу и встречать его выходила Маринка.

А вспоминая про мать, утешал себя мыслью: «Вот приобживусь, запрягу пару в тарантас, муки положу мешка два да ишо каких гостинцев — и махнем с Марихой к маме на гости. Пусть на невестку полюбуется, порадуется, а ежели согласится, то и ее к себе заберем, чтобы хоть на старости-то пожила в довольстве да в сытости».

ГЛАВА XII

В воскресенье перед масленицей Мишка решил в лес не ездить. Утром, сидя за завтраком, сказал работнику Ефиму:

— Отдыхать будем. И так чуть не месяц без роздыху, да и коней перековать надо.

— Оно-то так, — вытерев губы ладонью, Ефим согласно мотнул головой, — передние-то шипы сносились почти что начисто.

— Вот как обогреет, поведешь их к Лаверу, я уж договорился с ним.

— Тогда я напою их, овса задам да унты починю…

— Ладно.

Днем, отправив Ефима с конями в кузницу, Мишка, в легоньком черненом полушубке и серой папахе, вышел в улицу. К этому времени морозы сдали, началась оттепель, южные стороны сопок оголились от снега, запахло весной. Солнце уже поднялось высоко, пригревало, с крыш потекла капель. У большого амбара, где еще с осени был просыпан овес, копошились куры, тут же подпрыгивали, чирикая, воробьи. Горделиво вытягивая огненно-красную грудь, звонко горланил петух, радуясь теплому деньку и свободе после душного тесного курятника.

Мишка постоял у ворот, полюбовался на петуха и уже хотел идти в дом, но, увидев в конце улицы кучу людей, окруживших сани приезжего человека, остановился.

«Не рыбу ли продают?» — подумал он, вспомнив недавний разговор с тестем, что неплохо бы рыбы купить к великому посту.

А приезжий и в самом деле торговал рыбой. Одет он в дымленую шубу, поверх которой на груди жгутом закручен пуховый шарф с кистями на концах, заткнутыми под кушак. Мишка настолько освоился здесь, привык к местному быту, что и по одежде и шепелявому говору приезжего безошибочно угадал в нем караульского казака[9].

— Карашики, шажаны! — покрикивал торгаш, прилаживая на длинную палку, укрепленную в передке саней, железный безмен.

Вокруг саней толчея, казаки, бабы с мешками и ведрами в руках, бурлит говор.

— Вовремя, станишник, подъехал.

— Самое к великому посту.

— Почем продаёшь?

— Пшеничы полтора пуда, яричи два жа пуд рыбы.

— Гречиху берешь?

— А жиру нету у тебя тарбаганьего?

Приезжий успевал ответить на вопросы, и рыбу похвалить, и накидать ее в мешки, и взвесить.

Лицо его показалось Мишке знакомым.

«Видел я его где-то», — подумал он, вслух же сказал:

— Дай-ко мне, дядя, своего мешка под рыбу-то, а я в него же и пшеницы нагребу. Может, сам за ней заедешь, да кстати и почаюешь у нас. Во-он я живу, зеленые ставни и тополь у ворот.

Торгаш посмотрел в ту сторону, куда показывал Мишка, мотнул головой:

— Ладно, бери мешок, набирай шам.

Укладывая в мешок широких жирных карасей и крупных, как березовые клинья, сазанов, Мишка не переставал думать о том, где он видел этого человека, и, уже завязывая мешок, вспомнил: на Даурском фронте, в прошлом году, он самый был командиром 3-й сотни во 2-м Аргунском. Вот только бороды-то не было у него, как скоро он ее отрастил.

Улучив момент, Мишка тихонько спросил:

— Товарищ Федоров?

Торгаш покосился на Мишку и, встретившись с его дружелюбным взглядом, так же тихо ответил:

— Помалкивай, — и, двигая безменом, заговорил громче. — Два пуда ш половиной, шмотри.

— Вижу.

— Неши, за пшеничей заеду.

— Ладно.

После полудня, распродав рыбу, торгаш подъехал к атамановскому дому. Мишка встретил его, широко раскрыв тесовые ворота.

— Заезжай, гостем будешь.

Приезжий, насупившись, подозрительно посмотрел на новый, из трех комнат дом под тесовой крышей, на добротные надворные постройки, однако в ограду въехал и, сойдя с саней, подозвал к себе Мишку.