Забайкальцы. Книга 2 - [44]

— Помню, Степан, — вздохнул Чугуевский, — все помню, разве можно забыть такое?

Глава III

Небывало бурное время наступило в Забайкалье во второй половине марта 1917 года. Это было время массовых митингов, восторженных оваций, уличных демонстраций. Одно за другим следовали события большой политической важности: оформилась новая, «революционная» власть — «Комитет общественной безопасности», были распущены тюрьмы Нерчинской каторги. Здесь новая власть совершила большую ошибку, выпустив на свободу заодно с политическими заключенными и уголовников, не считаясь ни со сроком отбывания наказания, ни с тяжестью свершенных ими преступлений. Революционный пафос охватил и казачество, потому-то на областном казачьем съезде, делегатами которого были в большинстве своем казаки-фронтовики, было решено: уничтожить в Забайкалье сословное различие, отрешиться от казачьего звания.

Однако революционный пыл начал охладевать, когда стало очевидным, что новые правители, такие щедрые на обещания и пышные речи, на самом деле не могут дать народу ни мира, ни хлеба. Недовольство в народе росло и вскоре дошло до того, что рабочие Читы-первой, в противовес «Комитету общественной безопасности», создали свою власть — Совет рабочих и солдатских депутатов, который явился в Забайкалье зародышем советской власти.

Таким образом возникло в Забайкалье двоевластие, и между обоими органами власти сразу же началась борьба: большевики из совдепа обвиняли «Комитет общественной безопасности» в измене рабочему классу, в соглашательстве с буржуазией, а те, в свою очередь, метали громы и молнии на головы большевиков, объявляя их бунтарями, зачинщиками гражданской войны. Борьба эта обострилась, когда докатилась до Читы весть об июльских событиях в Петрограде и о корниловском мятеже. И тут читинские комитетчики вспомнили о казаках! Вспомнили затем, чтобы восстановить забайкальское казачество и в нем иметь себе опору в случае возникновения в области гражданской войны.

Так, с благословения читинских правителей, в конце августа генералом Шильниковым и депутатом бывшей Государственной думы Таскиным вновь был созван в Чите областной казачий съезд.

В Заиграевской станице делегатами на съезд избрали станичного атамана Комогорцева, урядника Кривошеева из поселка Сосновского и Савву Саввича Пантелеева.

— Не обмишультесь там, как атамана выбирать будете, — наказывали делегатам участники станичного схода.

— Чтобы из боевых генералов, а не абы кого.

— А в войсковой круг стариков побольше, заслуженных.

— Фронтовиков остерегайтесь.

— Будьте спокойны, господа станишники, — от имени выбранных заверял стариков Савва Саввич, очень польщенный оказанной ему честью и доверием схода, — уж мы-то постараемся для миру православного, постоим за казачество наше славное, не сумлевайтесь.

В Читу Савва Саввич выехал дня через три после станичного схода.

Рассчитавшись с извозчиком, Савва Саввич, с мешком провизии на плече, поднялся на второй этаж. В комнате, где отвели ему место на деревянном топчане с матрацем, набитым соломой, поселилось еще человек двадцать делегатов, и почти все седобородые деды из сел и станиц второго отдела. Такие делегаты по душе пришлись Савве Саввичу. Не понравился ему лишь один — скуластый, похожий на тунгуса казак. По его поведению, разговорам Савва Саввич определил, что это обольшевиченный фронтовик, которых он терпеть не мог в своей станице. Когда один из дедов, по фамилии Морозов, заговорил что-то о большевиках, скуластый фронтовик сердито возразил ему:

— Кабы не большевики, так мы и до се ишо на фронтах гибли.

— На то она и война, — повысил голос дед Морозов, — кому погибнуть суждено, тому честь и слава, а домой возвернуться — так героями, грудь в крестах или голова в кустах!

— Тебя бы туда хоть месяца на три, посмотрели бы мы, какое ты геройство окажешь…

— Доводилось повоевать и нам не меньше вашего! — Малорослый, щуплый Морозов выпрямился, багровея лицом, стукнул себя в грудь жилистым кулачком. — Доводилось, а присяги сроду не нарушали и домой-то пришли казаками, а не фулиганами-беспогонниками.

— Нашел чем попрекнуть, геро-ой…

«Большевик, с-сукин сын, — подумал Савва Саввич, косясь на фронтовика, спорившего с дедом, — што наш Ванька Рудаков, што этот— одного поля ягода».

Зато порадовал Савву Саввича другой делегат — молодецкого вида казачина с темно-русым кучерявым чубом, такой же, из кольца в кольцо, бородой и умными карими глазами. На вид ему можно было дать лет сорок пять, хотя и чуб его, лихо взбитый на фуражку, и окладистая борода уже густо припудрены сединой. Более всего умилило Савву Саввича то, что на груди этого делегата серебром и золотом отливали четыре георгиевских креста и три медали.

«Полный кавалер! — мысленно воскликнул Савва Саввич, не сводя с бравого казака восторженного взгляда. — Герой! Не чета вот этому паршивцу большевику».

Он первый поспешил познакомиться с кавалером. Ответив на приветствие Саввы Саввича, тот назвал себя: атаман Заозерной станицы Уваров Иван Спиридонович.

— А как думаешь, Иван Спиридонович, для чего нас собрали здесь, какие дела вырешать?