Забавы вокруг печки. Русские народные традиции в играх - [5]
Услыхал такие речи Котонайко, жалко ему хозяев своих стало. «Как бы, — думает, — мне змеищу-ту обхитрить?» Покумекал маленько, да и говорит: «Ну коли путь такой дальний держишь, негоже мне тебе отказывать: полежи да отдохни тут маленько, сил поднакопи. Токо дай-ко мне часок-другой глаз твоих поносить: хочу я на праздницек сбегать — на людей посмотреть, да себя показать; совсем я истомился под пецькой-то сидюци, серых мышей пасуци, тараканов гоняюци, света белого не видюци». Жалко было медянке с глазами-то расставаться — ну да что делать! «Ладно, — говорит, — дам я тебе глаза поносить. Токо ты допоздна-то не загуливайся, чтобы как люди-те с празд-ницька придут, мне с ними поскорей разделаться!» Схватил тут Котонай медянкины глаза — и был таков! По деревне бежит, глазом поведет — все вокруг обмирает, все встречные-поперечные от Кота Котонаевиця разбегивают-ся, все зверя диковинного приужахиваются.
Добежал Котонай до гульбища: тут красны девки да добры молодцы прогуливаются, малы детушки пошаливают, а мужики да бабы мясо варят, на столы ставят, к пиру готовятся. Учуял Котонайко мясной дух, да как скакнет к огню, где котлы-то стоят, бычьи хвосты да уши кипят. Искры от костра-то полетели, да в глаза-те ему и попали. Тут Котонай света белого не взвидел, слезами горючими залился: «Всю-то жизнь свою я под пецькой просидел, никого не видывал, ничего не слыхивал. Токо глазки-те мне Бог сподобил на праздницек посмотреть, на красных девушек полюбоваться, как огнем-то мне их и повыжгло!»
Стали тут девушки Кота Котонаевиця утешивать да поглаживать, стали глазки ему водой ключевой промывать, стал Котонай щуриться, стал оглядываться. Видеть-то все видит, да только силу глаза его потеряли, все колдовство огонь-то из них выжег. А глаза у него и до сей поры по ночам светятся; а как увидит Котонайко огонь или солнце, так глаза-те щурит — боится, что опять в них искры попадут».
«А как же, дедушко, змея-то?» — «Медянка-то? Сидела она под пецькой, сидела, Кота Котонаевиця дожидалася. Да смекнула, видно, потом, что обманул он ее, ни с чем оставил. Шмыгнула в подпол, да и была такова. Так теперь в лесах да в болотах малых робяток поджидает, чтобы их жалить, когда они в лес по грибы да по ягоды пойдут. А Котонай как медянку увидит, так и норовит ее загрызть, за добрых людей, за загублены души христианские отомстить».
Про то, как малые ребята Христа славили
Зимой, когда снегу по окна метель наметет, кончается Филиппово говенье и наступает Рождество Господне. Мама тогда в избе начинает убираться и «коровушек» стряпать — разных птичек, лошадок, коров из твердого теста лепить и в печку сажать, чтоб они там хорошенько подрумянились. Ребятёшки и рады: между собой судятся-рядятся, кому какая коровушка достанется, и все маме помогать приноравливаются: кто рожки коровушке лепит, кто лошадке хвост А маменька им про Христа Бога сказывает: про то, как воссияла звезда вифлеемская и весь мир узнал, что на свете Сын Божий появился, и про то, как Матерь Божья, Пресвятая Богородица от врагов под деревом укрыться хотела, и не прикрыла ее осина, потому и считают ее люди проклятым деревом: и в огне она не горит, и дом из нее не построишь, и в тени под ней в знойный день не укроешься.
Много разных историй мама в эти дни челядёшкам рассказывает: и про трех волхвов, и про тьму египетскую, и про Ноев ковчег, и про избиение младенцев — одна другой чуднее и завлекательнее. А то еще станет стихи петь:
А перед ужином мама челядёшкам скажет. «Ну-ко те посмотрите, нет ли каких зёрнушек под столом». Вся ребятня разом под стол заберется и давай шабуршить наперебой. Какое зернышко кто найдет, скорее к отцу или к маме бежит: «Нашел, нашел зёрнушко!» — «Ну-ко, покажь какое?. Ржаное. Видно рожь сево года будет хороша». Тому, кто зернышко нашел, и честь, и почет, и самая наилучшая коровушка, и первая ложка каши.
Пока мама к празднику готовится, ребятишки на печь взберутся побарахтаться да покубыряться, да и выроют на запечке мешочек с лодыжками. Лодыжки — это маленькие косточки от ног барашка. Раньше их в каждой семье много копилось. Зимой на святки в них все от мала до велика целыми днями игрывали, чтобы овечки лучше велись. У каждой лодыжки четыре стороны и каждая по-своему называется' выпуклая — «горбиком» или «горкой», с углублением — «ямкой» или «лункой», боковая ровная — «повная», а боковая с выемкой — «сак» Каждая сторона в игре важна: на какую сторону косточка упадет — от того выигрыш зависит.

Альманах «Российский этнограф» является изданием самого широкого профиля. Кроме академических работ в нем будут публиковаться этнографические очерки, путевые заметки и другие материалы, представляющие интерес для этнологической дисциплины.Издателя не разделяют некоторых позиций авторов альманаха.

Данная монография посвящена исследованию роли антропоморфных артефактов в жизни людей и в истории человеческой культуры.Особое внимание уделено «идеологии антропоморфизма», которая позволяет использовать антропоморфные игрушки в целях «социального конструирования», то есть для формирования и развития «пространства личности» ребенка, осознания им своего «Я», противопоставленного «Другому», преодоления возрастного этапа «аутизма», формирования гендерной, социальной и этнокультурной принадлежности и желательных стандартов поведения.Автором проанализирован широкий круг источников: обрядовые, магические и религиозные практики, примеры из мемуарных, литературных и современных источников (пресса, массмедиа, реклама, кино)

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.

Новая искренность стала глобальным культурным феноменом вскоре после краха коммунистической системы. Ее влияние ощущается в литературе и журналистике, искусстве и дизайне, моде и кино, рекламе и архитектуре. В своей книге историк культуры Эллен Руттен прослеживает, как зарождается и проникает в общественную жизнь новая риторика прямого социального высказывания с характерным для нее сложным сочетанием предельной честности и иронической словесной игры. Анализируя этот мощный тренд, берущий истоки в позднесоветской России, автор поднимает важную тему трансформации идентичности в посткоммунистическом, постмодернистском и постдигитальном мире.

В книге рассматривается столетний период сибирской истории (1580–1680-е годы), когда хан Кучум, а затем его дети и внуки вели борьбу за возвращение власти над Сибирским ханством. Впервые подробно исследуются условия жизни хана и царевичей в степном изгнании, их коалиции с соседними правителями, прежде всего калмыцкими. Большое внимание уделено отношениям Кучума и Кучумовичей с их бывшими подданными — сибирскими татарами и башкирами. Описываются многолетние усилия московской дипломатии по переманиванию сибирских династов под власть русского «белого царя».

Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.

Н.Ф. Дубровин – историк, академик, генерал. Он занимает особое место среди военных историков второй половины XIX века. По существу, он не примкнул ни к одному из течений, определившихся в военно-исторической науке того времени. Круг интересов ученого был весьма обширен. Данный исторический труд автора рассказывает о событиях, произошедших в России в 1773–1774 годах и известных нам под названием «Пугачевщина». Дубровин изучил колоссальное количество материалов, хранящихся в архивах Петербурга и Москвы и документы из частных архивов.

В монографии рассматриваются произведения французских хронистов XIV в., в творчестве которых отразились взгляды различных социальных группировок. Автор исследует три основных направления во французской историографии XIV в., определяемых интересами дворянства, городского патрициата и крестьянско-плебейских масс. Исследование основано на хрониках, а также на обширном документальном материале, произведениях поэзии и т. д. В книгу включены многочисленные отрывки из наиболее крупных французских хроник.