За жизнь. Очень короткий метр - [5]

Так что авторитет обрадовался писателю как родному. А услышав, что нужна помощь, наверное, и загордился: вот ведь земляк до самой Москвы дошел, а до сих пор помнит, кто дома главный, чуть что – сразу за подмогой. И «большой человек» милостиво сказал:

– Да не вопрос, братан! Говори, че надо, будет в лучшем виде!

– Тут это… наших бьют. Одному хорошему человечку шьют антисемитизм. Так что нам бы твоих орлов, из «Памяти».

В те годы, за отсутствием трудовых мигрантов, у юных славянских патриотов была несколько иная «целевая аудитория». Так что от обвинений в антисемитизме они сами отбивались частенько. Авторитет, услышав формулировку, от души посочувствовал и обещал, что «орлы» непременно будут, надо только сообщить им, в чью поддержку выступить.

– Спасибо, друг, я верил в тебя! – горячо сказал писатель. – Значит, так: Мильман его фамилия…

Что стало после этой новости с авторитетом, история умалчивает. Тоже, надо думать, изумился. Но отступать было поздно и некуда: пацан сказал – пацан сделал. Да и нельзя же обмануть веру в твое всемогущество. Репутация пострадает.

Буквально на следующий день по центральной улице, мимо горкома, горсовета и редакции газеты прошла маршем группа спортивных молодых людей в косухах и берцах, с очень короткими прическами и необыкновенно патриотическим выражением лица. В руках мальчики несли плакаты. На плакатах было выведено: «Руки прочь от нашего Додика Мильмана!». Картина маслом…

Тут уже изумился весь город. Причем так сильно, что дело против Мильмана мгновенно рассосалось без следа. И вообще, согласно новой официальной версии событий, того выпуска газеты просто не было. Померещился. Юг, жара – бывает. Оно и понятно: чем еще, кроме всеобщего перегрева, можно объяснить «Русский марш» в защиту еврея, обвиненного в антисемитизме!

И только писатель тихонько гордился собой, Додик Мильман подумывал об эмиграции, да братва из общества «Память» пару дней задумчиво чесала бритые головы…

Неблагодарная

Жил-был один коренной одессит. Звали его, допустим, Жорой (хоть это и не важно). Жора был человек экономный. В советские времена он обитал в типичной одесской коммуналке. Экономность его регулярно страдала по милости соседей, поэтому он, к примеру, нумеровал карандашиком яйца, которые складывал в холодильник на общей кухне. Но это тоже не очень важно.

У Жоры был приятель из Москвы (допустим, Андрей), который иногда заезжал к нему во время одесских командировок. И вот однажды Андрей застал Жору в серьезных и даже мучительных раздумьях деликатно-интимного свойства. Под коньяк раздумья были озвучены и подвергнуты тщательному мужскому разбору.

История вырисовывалась такая: у Жоры случился краткий роман с некоей дамой (допустим, Мариной). Роман неожиданно и довольно резко оборвался – по Жориной версии, из-за чрезмерного легкомыслия дамы. Друг Андрей, правда, заподозрил иной вариант: что прелестная Марина не вынесла Жориной экономности. Но эту версию он деликатно оставил при себе. Однако настоящая трагедия была не в самом разрыве, а в одном отягчающем его обстоятельстве. Жора как-то одолжил Марине 50 рублей, затем Марина ушла, а долг остался. Жора очень страдал, но не знал, как потребовать деньги обратно. При всей своей экономности он чувствовал, что это будет как-то… не по-гусарски. Но по полтиннику скучал до боли. Вот с такой дилеммой: требовать или не требовать – он и обратился к Андрею.

Андрей про Жору понимал все. Незнакомой Марине он втайне очень посочувствовал. Поэтому нашел нетривиальный подход.

– Слушай, Жора, давай считать, – сказал он (Жора готовно схватился за блокнот, который всегда был у него в кармане брюк). – Эта Марина тебе какие-нибудь подарки дарила?

– Да, – ответил Жора. – Свитер и галстук. Я потом такие в магазине видел, и вот записал, – он сверился с блокнотом. – Свитер по двенадцать рублей, галстук – по семь.

– Ну вот, видишь, женщина на тебя деньги тоже потратила! Давай вычтем эти девятнадцать рублей из долга.

Жора не мог не признать логичность хода и с арифметикой согласился. Андрей продолжал:

– Ты у нее обедал?

– Да, пять раз, у меня записано, – и у Жоры таки действительно было записано!

– Сколько у тебя на работе стоит обед в столовке?

– Рубль, – сказал Жора.

– Значит, ты сэкономил пять рублей на еде. Вычеркиваем!

Жора покривился, но вычеркнул. Андрей стал ковать железо дальше.

– Слушай, а ты с ней спал?

– Спал, – гордо сказал Жора. – Семь раз. У меня записано!

– А ты в курсе, почем у вас девахи на Привозе берут за час и за ночь?

– Конечно, в курсе! – Жора полистал блокнот, нашел нужную информацию и озвучил таксу.

При помощи нехитрых арифметических действий друзья установили сумму очередного «вычета»… Словом, в итоге от полтинника остались всего три рубля.

– Жора, ну это же близкая тебе женщина! У вас же отношения были, свидания, интим… Неужели ты близкой женщине не простишь долг в три рубля?!

Жоре все же не совсем была чужда гусарская удаль… Пьянея от собственной щедрости, он решился на широкий жест:

– Прощу! – но вдруг озабоченно поскреб затылок и добавил: – Hо ей же надо об этом сказать! Она, наверное, тоже мучится, отдавать деньги или нет. Пусть знает, что я ничего не жду.