За живой и мертвой водой - [135]

— Есть кто? — крикнул Савка, останавливаясь у ворот уцелевшей усадьбы.

— А кого тут черти носят? — весело отозвался кто–то из–за густой, давно не стриженной живой изгороди. — Савка, кажется?

— Он самый, друже Вороной. Как вы тут? Месяц есть?

Вооруженный винтовкой бандеровец вышел из–за кустов-— Ждем. Белый тут.

Из дома вышел хлопец в очках с полевой сумкой у пояса, с автоматом на плече. Степан узнал его — перед войной закончил бухгалтерские курсы и работал счетоводом в Братынском райпотребсоюзе. Белый… Следователь эсбе, правая рука Месяца.

Белый зажег фонарик и прочел поданную ему Савкой записку.

— Добре, — вяло сказал он. — Как там Вепрь? Ничего не говорил? Не ругал нас?

— Ему не до вас… Ранен.

— Кто? Вепрь?

Савка довольно охотно рассказал о случившемся. Он, видимо, радовался, что первый сообщает такую новость со всеми подробностями.

Вороной то и дело ахал, а Белый слушал напряженно, поджав губы, и только изредка косил глазами на молчавшего Степана.

— Какое ранение у Вепря? Будет жить?

— Сокол его перевязывал, говорит, что совсем маленькая дырочка. Там уже докторов наехало!

Оказалось, что Савке приказано сразу же возвращаться, и Белый не стал его задерживать, только дал на дорогу хлеба и сала.

— Скажешь Вепрю, если будет спрашивать, что мы тут не сидим без дела. Каждую ночь — человек пятнадцать–двадцать… Так что его приказ выполняется.

Савка пообещал все передать и зашагал к лесу, а Белый, предупредив Вороного, чтобы смотрел в оба, повел Степана в дом. Он чиркнул зажигалкой и, хотя на столе стояла керосиновая лампа, зажег каганец. Слабый дрожащий огонек разгорелся, осветил большую комнату с печью и приделанной к ней плитой.

— Садись, друже. Пока приедет Месяц с хлопцами, я тебе кое–что объясню, но сперва… — Белый смущенно поглядел на Степана, вздохнул. — Сперва я должен выразить искреннее сочувствие твоему горю…

Степан подумал, что Белый имеет в виду «гибель» Юрка и насторожился. Соболезнование показалось ему притворным.

— Что говорить… — сказал он сдержанно.

— Да, да, слова бесполезны, но твой брат был сильной, кристально чистой личностью, и мы сохраним память о нем в наших сердцах.

«Это о Петре, — догадался Степан. — Петра нет в живых… Боже!» Он почувствовал, что лоб и щеки становятся холодными.

— Я думал, ты знаешь… — оживился Белый с любопытством поглядывая на брата Ясного.

— Как это случилось? — тихо спросил Степан.

— В Ровно казнили четырех наших. Повесили.

— За что?

— Немцы… — пожал узкими плечами Белый, точно одно это могло служить объяснением всему.

Степан больше ни о чем не спрашивал. Петро погиб… Немцы… Было время, когда Петро молился на Гитлера. Было такое время… Это уже потом он начал ненавидеть немцев. Но он ни разу не проклял войну, на войну он возлагал все свои надежды. Нет Петра. Вот почему так ласково обошелся Вепрь с братом Ясного… Степан был подавлен, он испытывал почти физическую боль, точно из груди его вырвали что–то, но странно, эта боль была в то же время каким–то облегчением ему. Похожая на Гипноз, деспотическая власть старшего брата не существовала. Теперь Степан был волен распоряжаться своей судьбой и за все отвечал только перед своей совестью.

— Что поделаешь, друже Топорец! Борьба требует жертв. Украина не забудет своих верных сынов.

Монотонный голос Белого совершенно не соответствовал тем пышным фразам, какие он произносил. Степан сел, оперся локтями о стол, закрыл лицо ладонями. Верные сыны Украины… Тот пленный украинец сражался с немцами, а Вепрь объявил его врагом Украины. Богдан не выдержал, отомстил за сестру — забрали ночью, ни слуху ни духу. Юрко тоже враг… Белый просил передать Вепрю, что они не сидят без дела, каждую ночь человек пятнадцать–двадцать… Это же они своих убивают, берут людей по селам. Враги…

Степан поднялся, сказал, не глядя на Белого:

— Я выйду, похожу.

На дворе было темно, мелкие сухие звезды мерцали над головой, и только на западе, над лесом, как памятка о прошедшем дне, зеленел краешек неба. Степан медленно пошел по улице среди развалин. Развалины пугали его, остовы печей казались фигурами женщин, укутанных в черные траурные одежды — пришли на родные пепелища и застыли в скорбном молчании… В теплом душистом воздухе бесшумно проносились едва различимые в темноте летучие мыши–кажаны. Впереди у самой земли мелькнули тени. Степан поднял обломок кирпича и запустил в ту сторону. Послышались визг и рычание. Собаки… Что они нашли тут? Он повернул назад.

Завтра ночью Юрко придет в Горяничи. По первоначальному своему плану Степан намеревался только встретиться с братом, предупредить его об опасности. Ради этого он и согласился отправиться к Месяцу. На новом месте он мог потребовать, чтобы его отпустили на день–два — сходить за вещами, наведаться к тетке. И никто бы не заподозрил. А после встречи с братом он нашел бы повод отказаться от службы в эсбе. Сказал бы, что у него сильное нервное расстройство… Нет, он не собирался стать палачом. Служба в сотне — другое дело. Теперь в связи с гибелью Петра положение изменилось, и Степан начал подумывать о том, как бы ему совсем порвать с бандеровцами. Уйти не трудно — он мог бы разыграть самоубийство, оставил бы на берегу реки шапку с запиской и — ищи утопленника. Уйти можно, весь вопрос — куда? Хоть добровольно на работу в Германию отправляйся…