За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера - [50]

Наконец все стихло, но немцы почему-то в атаку не пошли. И тут, словно привидение, на дне оврага возник черный, будто обугленный, человек с трубкой в зубах. Лишь по отвислым усам мы опознали начальника штаба второго батальона Логвиненко. Он заметил прижавшихся в траншее снайперов и направился к нам.

— Живы? А в овраге все перепахано. Фашисты думали, тут много живой силы, а оказался один я... Вот они мне и дали!

Интересно, зачем пришел сюда Логвиненко? Не за тем же, чтобы вызвать на себя этот огонь...

Логвиненко взял у меня окопный перископ и припал к брустверу. Мы приступили к своим снайперским делам. Фашисты показывались редко, но ни один не уходил безнаказанно. Сделал выстрел и Николай Логвиненко. Я видел, как дернулась голова фашиста и слетела каска...

— Ну как, главный, убил я фашиста или нет? — допытывался он, будто от моего мнения зависело — будет жить тот фашист или нет.

— По-моему, выстрел удачный, — ответил я.

Логвиненко помолчал, затем, уже другим тоном, спросил:

— Видишь, под плитой наблюдательный пункт?

— Вижу.

— И артиллерийскую трубу видишь?

— Вижу и трубу.

— Хорошо. Тогда слушай меня. Три дня назад вы вернули зрение нашему корректировочному пункту на заводской трубе. Теперь перед вами задача — лишить зрения фашистских корректировщиков. Ясно? Ну, раз ясно, то приступайте. — И Логвиненко ушел.

Задача была первостепенной важности. Корректировщики и наблюдатели противника руководили огнем своей артиллерии, которая била по нашим частям, атаковавшим противника, прорвавшегося вчера к Волге. Поэтому медлить было нельзя. Логвиненко, спасибо ему, подсказал, где у них главный наблюдательный пункт. Мы быстро обнаружили смотровые щели под бетонной плитой над блиндажом. Сидят там, стервецы, поблескивают своей просветленной оптикой. Сейчас мы вам ее продырявим!..

Шесть щелей. Я распределил их среди своих товарищей. Прогремел залп шести винтовок. Через три минуты — второй. Этот второй залп мы сделали для страховки: не пытайтесь, гады, менять разбитую оптику, вас стережет точная пуля!

Прошло некоторое время, и над заводом загудели пикировщики. Фугасные бомбы большой силы сотрясали землю. Подымались тяжелые слоистые пласты красной кирпичной пыли, дробленого бетона, черного дыма и рыжего огня. А что было делать нам? Тут снайперская винтовка не поможет...

И вот нас будто подбрасывает какая-то неведомая сила. Бежим вперед, к позициям противника, к заводской ограде: там мы сможем встретить гитлеровцев огнем автоматов и гранатами.

Мелкий осколок мины впивается в щеку Васильченко. Останавливаться нельзя. Охрим на ходу вырывает осколок и заклеивает щеку пластырем.

— Ну, как? — спросил я его, когда мы спрыгнули в траншею возле забора.

— Хорошо, тильки голова болить.

В воздухе по-прежнему кружили стервятники. Пулеметные очереди пикировщиков долбят кирпичный забор над нашими головами. Одна пуля, тронув мою каску, разорвалась. Мелкие осколки ужалили плечо, локоть. Я инстинктивно вскочил. Глупо, конечно, но бывает ведь, когда солдат на какое-то время теряет контроль за своими действиями и бежит, не зная, куда и зачем... К тому же чем дольше находишься под разрывами бомб, мин, снарядов, под пулеметным огнем, тем меньше замечаешь опасность. Что-то подобное случилось и со мной. Бегу ошалело, не пригибаясь... Благо Васильченко успел догнать меня, схватил за воротник и осадил перед грудой рваной арматуры. Отдышались.

Смотрю — справа, слева в окопах прижались наши солдаты. Они не могут поднять головы, а гитлеровцы гуляют по своему переднему краю во весь рост: обнаглели, пользуясь налетом своей авиации...

— Надо проучить их, — сказал Васильченко, прикладывая к плечу винтовку. Я последовал его примеру. Четыре гитлеровца шли с патронными ящиками на плечах. Шли не торопясь, вразвалку. Не сговариваясь, Охрим стреляет в первого, я — в следующего. Оставшиеся двое получают свое во вторую очередь. Но Охрим недоволен: после второго выстрела у него раздуло гильзу в патроннике — заело затвор.

Над головами снова нарастал гул самолетов. Они ложатся на курс бомбежки нашего участка. Теперь уже я принимаю осмысленное решение: тяну Охрима за собой в укрытие, под фундамент заводской стены. Взрывы бомб раскачивают стену. Нам кажется, что наше укрытие сжимается, становится все меньше и меньше... Охрим сидит с опущенной головой, злой. Что ему теперь делать без своей снайперки? Но вот гильза оказывается на моей ладони, и Васильченко поднимает голову.

Однако в этот час нужнее были автоматчики, а не снайперы. И мы незаметно для себя превратились в автоматчиков: ходили в контратаки, забрасывали врага гранатами...

Во время одной из контратак присоединившийся к нам Виктор Медведев вошел в такой азарт, что не заметил, как за его спиной оказались гитлеровцы. Они схватили его, оглушили прикладом по голове, заткнули рот кляпом и поволокли.

Откуда появилось столько силы в моем голосе, не знаю, но когда я крикнул товарищам: «За мной!» — мне показалось, что услышали все, кто был поблизости.

Перемахнув через нагромождения поваленных вагонов, мы перехватили путь, по которому отходили гитлеровцы с Виктором Медведевым. Засада получилась удачной. Немцы пытались скрыться за развалинами индивидуальных домов, но не успели. Виктор был освобожден. Кроме того, нам удалось взять одного гитлеровца живьем. Это оказался здоровый рыжий немец, в теплом женском платке и теплой шубе.