За Веру, Царя и Отечество - [30]

Войны Россия не хотела, предпочитая сосредоточиться на внутреннем укреплении. И как было показано, царь неоднократно шел на уступки даже в ущерб геополитическим интересам. Правда, в стране были сильны франкофильские и панславистские настроения. Первые — среди интеллигенции. Вся культурная жизнь традиционно связывалась с Парижем, русская аристократия вообще чувствовала там себя "как дома". А заступиться за «братьев-славян» считалось святым долгом для большинства граждан. Как же "своих"-то в беде бросить? Не по-русски, не по-христиански получается. И на Первую Балканскую многие поехали добровольцами, в болгарской армии сражался отряд русских летчиков, другие воевали в сербских частях. Но несмотря ни на какое франкофильство и панславизм, к перспективам войны с Германией где-то до 1910–1911 гг. Россия относилась вообще отрицательно и всерьез такого варианта не рассматривала. И лишь после повторения кризисов, когда стало ясно, что никакие уступки налаживанию отношений не помогают, царь и правительство постепенно и весьма неохотно стали приходить к пониманию, что воевать все-таки придется. И между прочим, об отношении русских к войне свидетельствует и такой красноречивый факт — Дума с большим скрипом отпускала средства на вооружения, предпочитая направлять их на экономические и социальные нужды. Но даже те ассигнования, которые были выделены, в значительной доле оставались неистраченными. К наращиванию вооружений Россия в итоге тоже приступила, но позже других держав, когда от этого уже некуда было деться. В 1912 г. была принята судостроительная программа, но куда более скромная, чем у немцев, — так, на Балтике предполагалось иметь 4 дредноута и 4 линейных крейсера, что было достаточно только для обороны. А в марте 1914 г. Дума приняла большую военную программу, предусматривающую увеличение армии и модернизацию вооружений, в результате чего российские вооруженные силы должны были догнать и перегнать германские. Завершение обеих программ было рассчитано к 1917 г.

Кроме России, была еще одна великая держава, не желавшая войны. Англия. По крайней мере, она не желала своего участия в войне. Однако лишь при условии, что сохранит свое господствующее положение в мире. Но только рассуждая о психологии колониальной империи, необходимо учитывать, что в начале ХХ в. на Западе считались общепризнанными теории «европоцентризма» причем европоцентризма с вполне конкретными практическими выводами. Есть народы «развитые» и есть «дикари». То есть самим Богом (или, как в теориях социал-дарвинизма, естественным отбором) среди людей заложено неравенство. А значит, миссия "белого человека", данная ему свыше, — управлять «дикарями», взамен чего те получают основы «цивилизации». Ну а англичане, сумевшие создать самую обширную империю, оказывались, соответственно, в роли самого энергичного и героического авангарда цивилизованного человечества, а их мировое первенство, выгоды и доходы выглядели наградой за труды и заслуги. Вся Британия была воспитана на колониальных мифах, на легендах о борьбе с "коварными туземцами", на произведениях Киплинга и озвученном им тезисе о долге англичан "нести бремя белого человека", распространяя "свет культуры и цивилизации" в самых «диких» уголках земного шара. Идея империи, созданной трудами многих поколений, понималась как сверхзадача — эта империя однозначно увязывалась с честью, благополучием и самим существованием Англии. Министр колоний Дж. Чемберлен говорил: "Британская нация — величайшая из правящих наций, какие когда-либо видел свет". А основатель организации бойскаутов, ветеран Англо-бурской войны Р. Баден-Пауэл поучал своих воспитанников: "Мы должны быть кирпичиками в стене великого предприятия — Британской империи… Мы должны сомкнуть плечо к плечу, если еще хотим сохранить наше теперешнее положение среди наций".

Правда, к началу ХХ в. многие британские политики уже начали осознавать, что "бремя белого человека" становится тяжеловатым и дальнейшее расширение Британской империи уменьшает ее устойчивость. Она стала предоставлять права доминионов тем колониям, где население тоже состояло из "белых людей" — Канаде, Новой Зеландии, Австралии, Южной Африке. На тех или иных направлениях Англия соглашалась теперь ограничить свои захваты, лишь бы удержать достигнутое — так появилась возможность договориться о разделе сфер влияния сперва с Францией, а потом и с Россией. Хотя подобные альянсы были еще неустойчивыми, сильна была инерция прошлого противостояния. Так, постоянный подсекретарь МИДа А. Николсон в 1913 г. говорил: "Для меня это такой кошмар, что я должен почти любой ценой поддерживать дружбу с Россией". И в политике происходили колебания туда-сюда. Как раз в эти годы стала возрастать роль нефтяных ресурсов — строились дредноуты с турбинными двигателями, развивалось автомобилестроение, авиастроение, химическая промышленность. И англичане в 1913 г. выиграли контрольные пакеты акций на разработку месторождений, открытых в Ираке и Иране. После чего Британия стала требовать пересмотра соглашения с Россией о разделе сфер влияния в Персии, подняла вопрос о выводе из Ирана русских отрядов. И пошла на сотрудничество с немцами, войдя в пай для строительства Багдадской дороги. Но за это предлагая повернуть ее на юг, к Персидскому заливу. Правда, это были обычные для англичан игры — без сомнения, они надеялись со временем прибрать Багдадскую дорогу под свой контроль, как это случилось с Суэцким каналом, построенным французами.