За того парня… - [8]

За ним, видимо, все-таки вели скрытое наблюдение, в конце третьего месяца пребывания в одиночной камере, внезапно прозвучал визг запора, выдвигаемого ржавого из пазов, и снова наступила тюремная тишина. Разумеется, Артур не пропустил мимо ушей этот неприятный скрип и ржавый скрип засова, он подошел к двери и слегка толкнул ее ладонью. Дверь камеры легко распахнулась и перед его глазами раскрылся тюремный коридор, уходящий в темноту. Но, переступив порог камеры, Артур сразу же увидел, что коридор освещается очень редкими и слабосветящимися электрическими лампами. Через десяток шагов коридор убирался в стену с тремя дверьми, над одной из которых светился ярко-красный огонек.

Интуитивно Артур подошел к двери с красным огоньком и тут же послышался шум раздвигаемых дверей лифта. Не задумываясь парень вошел в лифт, створки дверей салона лифта моментально сдвинулись. Казалось, что в этой отвратительной тюремной темноте и тишине, этот лифт не двигался ни вверх, ни в вниз, а простоял на одном этаже. Но через минуту, когда двери лифта разошлись, то Артур Любимов оказался в четырехстенном помещении, но без крыши над головой. Летнее Солнце стояло в зените, что косвенно подтвердили предположение Артура о том, что его распорядок дня все же составлении в соответствии с восходом и заходом Солнца.

Артуру все же потребовалось пара минут на то, что принять всю эту ситуацию, догадаться, что ему разрешили тюремную прогулку. Некоторое время он простоял, закрыв глаза и подняв лицо к солнцу для того, чтобы впитать его тепло и комфорт. Сейчас по его расчетам был уже сентябрь месяц, но солнышко по-прежнему пригревало. Затем Артур услышал знакомые звуки городских шумов, где-то поблизости двигался транспорт и слышалось лихое пересвистывание регулировщиков дорожного движения. Эти звуки не настораживали, а наоборот производили какое-то успокаивающее впечатление, словно хотели сказать, что войны еще не было, и столица живет беззаботной мирной жизнью.

Артур подошел к стене, прислонился к ней спиной, чтобы впитывать остаточное солнечное тепло, и начал вспоминать о друзьях товарищах. Но о первой он почему-то подумал о Катеньке, до последней детали вспомнил их последнюю встречу и ласково улыбнулся этой симпатичной и совсем неиспорченной девчонке. Затем в его памяти сразу же всплыли оба его друга приятеля — Николай Погодин и Георгий Жуков. Они почему-то стояли и, набычившись, строго смотрели ему в глаза, словно хотели сказать, чтобы он не сдавался пустым и надуманным обстоятельствам. Внезапно Артур понял, что они снова встретятся в этой мире, но уже зрелыми людьми и тогда перед ними будут стоять очень серьезные цели и задачи.

Последним в его памяти всплыл майор НКВД и профессор философии Александр Николаевич Воробьев, который выглядел виноватым человеком. Он сконфуженно произнес:

— Извини, Артур Любимов, но я должен был это сделать потому, что ты не один такой в нашем мире. Мы должны тебя кое-чему научить.

В этот момент над лифтом снова загорелся ярко-красный огонек, приглашая заключенного № 1212\34 обратно в камеру одиночку.

2

Лаврентий Павлович Берия, Генеральный комиссар национальной безопасности СССР, сидел в своем кремлевском кабинете и тоскливо поглядывал на часы. Уже почти час ночи, а Молотов все еще продолжает сидеть в кабинете у Иосифа Виссарионовича и совсем не собирается его покидать. Вот и приходится ему торчать в своем кабинете в Кремле, он не может его покинуть, а вдруг что-нибудь случится и он потребуется Сталину. В то время, когда в наркомате внутренних дел СССР, по сообщениям его заместителя Меркулова, скопилась огромная куча срочных дел, требующая его внимания.

Лаврентий Берия поднялся на ноги и, их разминая, проклятый диабет, несколько раз прошелся по громадному кабинету. Можно было бы, конечно, конечно перезвонить Александр Николаевичу и договориться с ним о том, что тот вовремя его предупредит, если Иосиф Виссарионович им заинтересуется и к себе потребует. Но это не дело Генеральному комиссару государственной безопасности СССР договариваться о таких вещах с каким-то там генерал-майором и секретаришкой, хотя бы и главы такого государства, как СССР.

Как только, Лаврентий Павлович снова приземлился в свое кресло, то тут же послышался зуммер одного из многих телефонных аппаратов, установленных слева от большого письменного стола. Это звонил сам Иосиф Виссарионович по первой кремлевке. Выждав пятнадцать секунд, чтобы Сталин не подумал о том, что его госбезопасность без делу просиживает в своем кремлевском кабине, Лаврентий Павлович протянул руку и взял в руку трубку звонившей первой кремлевки, чтобы усталым голосом произнести:

— Да, товарищ Сталин! Вы правы, госбезопасность никогда не дремлет!

Затем Берия в течение минуты выслушивал то, что ему говорил Сталин, время от времени, поддакивая:

— Товарищ Сталин, но в этом случае я хотел бы уточнить следующий момент. Вы считаете, что этому парню следует позволить самому развиваться, а нам не стоит в это вопрос вмешиваться?! Да-а… да, я понимаю. То есть, вы хотите сказать, что мы должны его охранять, как зеницу ока. Извините, но вы не могли бы уточнить, что вам Вольф по этому поводу рассказывал. Да, теперь я понимаю вашу позицию и буду придерживаться ваших указаний. Парень должен сам развиваться, а мы держать его в нашем постоянном поле зрения и, когда он вам понадобится, то мы должны немедленно его разыскать и к вам доставить. Ясно, товарищ Сталин. Приложу все усилия, чтобы точно следовать вашим указаниям.