За то, что я руки твои не сумел удержать… - [38]

Просвечивает меж лохмотий

И дышит в роковых страстях.

‹Лето 1910, Лугано›

«Под грозовыми облаками…»

Под грозовыми облаками

Несется клекот вещих птиц:

Довольно огненных страниц

Уж перевернуто веками!

В священном страхе тварь живет —

И каждый совершил душою,

Как ласточка перед грозою,

Неописуемый полет.

Когда же солнце вас расплавит,

Серебряные облака,

И будет вышина легка,

И крылья тишина расправит?

‹Не позднее 5 августа 1910›

«Единственной отрадой…»

Единственной отрадой,

Отныне, сердцу дан —

Неутомимо падай,

Таинственный фонтан.

Высокими снопами

Взлетай и упадай

И всеми голосами

Вдруг – сразу умолкай.

Но ризой думы важной

Всю душу мне одень,

Как лиственницы влажной

Трепещущая сень.

‹Июль› 1910

«Над алтарем дымящихся зыбей…»

Над алтарем дымящихся зыбей

Приносит жертву кроткий бог морей.

Глухое море, как вино, кипит.

Над морем солнце, как орел, дрожит.

И только стелется морской туман

И раздается тишины тимпан;

И только небо сердцем голубым

Усыновляет моря белый дым.

И шире океан, когда уснул,

И, сдержанный, величественней гул;

И в небесах, торжествен и тяжел,

Как из металла вылитый орел.

‹Не позднее июня› 1910

«Необходимость или разум…»

Необходимость или разум

Повелевает на земле —

Но человек чертит алмазом

Как на податливом стекле:

Оркестр торжественный настройте,

Стихии верные рабы,

Шумите, листья, ветры, пойте —

Я не хочу моей судьбы.

И необузданным пэанам

Храм уступают мудрецы,

Когда неистовым тимпаном

Играют пьяные жрецы.

И как ее ни называйте

И для гаданий и волшбы

Ее лица ни покрывайте —

Я не хочу моей судьбы.

‹Не позднее июня 1910›

«Когда укор колоколов…»

Когда укор колоколов

Нахлынет с древних колоколен,

И самый воздух гулом болен,

И нету ни молитв, ни слов —

Я уничтожен, заглушен.

Вино, и крепче, и тяжеле,

Сердечного коснулось хмеля —

И снова я неутолен.

Я не хочу моих святынь,

Мои обеты я нарушу:

И мне переполняет душу

Неизъяснимая полынь.

‹Не позднее 5 августа 1910›

«Мне стало страшно жизнь отжить…»

Мне стало страшно жизнь отжить —

И с дерева, как лист, отпрянуть,

И ничего не полюбить,

И безымянным камнем кануть;

И в пустоте, как на кресте,

Живую душу распиная,

Как Моисей на высоте,

Исчезнуть в облаке Синая.

И я слежу – со всем живым

Меня связующие нити,

И бытия узорный дым

На мраморной сличаю плите,

И содроганья теплых птиц

Улавливаю через сети,

И с истлевающих страниц

Притягиваю прах столетий.

‹Не позднее 5 августа 1910›

«Я вижу каменное небо…»

Я вижу каменное небо

Над тусклой паутиной вод.

В тисках постылого Эреба

Душа томительно живет.

Я понимаю этот ужас

И постигаю эту связь:

И небо падает, не рушась,

И море плещет, не пенясь.

О, крылья бледные химеры

На грубом золоте песка

И паруса трилистник серый,

Распятый, как моя тоска!

‹Не позднее 5 августа 1910›

«Вечер нежный. Сумрак важный…»

Вечер нежный. Сумрак важный.

Гул за гулом. Вал за валом.

И в лицо нам ветер влажный

Бьет соленым покрывалом.

Всё погасло. Всё смешалось.

Волны берегом хмелели.

В нас вошла слепая радость —

И сердца отяжелели.

Оглушил нас хаос темный,

Одурманил воздух пьяный,

Убаюкал хор огромный:

Флейты, лютни и тимпаны…

‹Не позднее 5 августа 1910›

«Убиты медью вечерней…»

С.П. Каблукову

Убиты медью вечерней

И сломаны венчики слов.

И тело требует терний,

И вера – безумных цветов.

Упасть на древние плиты

И к страстному Богу воззвать,

И знать, что молитвой слиты

Все чувства в одну благодать!

Растет прилив славословий —

И вновь, в ожиданьи конца,

Вином Божественной крови

Его – тяжелеют сердца;

И храм, как корабль огромный,

Несется в пучине веков.

И парус духа бездомный

Все ветры изведать готов.

‹Июль› 1910, Ганге

«Как облаком сердце одето…»

Как облаком сердце одето

И камнем прикинулась плоть,

Пока назначенье поэта

Ему не откроет Господь:

Какая-то страсть налетела,

Какая-то тяжесть жива;

И призраки требуют тела,

И плоти причастны слова.

Как женщины, жаждут предметы,

Как ласки, заветных имен.

Но тайные ловит приметы

Поэт, в темноту погружен.

Он ждет сокровенного знака,

На песнь, как на подвиг, готов:

И дышит таинственность брака

В простом сочетании слов.

‹Не позднее 5 августа 1910›

Змей

Осенний сумрак – ржавое железо —

Скрипит, поет и разъедает плоть:

Что весь соблазн и все богатства Креза

Пред лезвием твоей тоски, Господь!

Я как змеей танцующей измучен

И перед ней, тоскуя, трепещу;

Я не хочу души своей излучин,

И разума, и Музы не хочу…

Достаточно лукавых отрицаний

Распутывать извилистый клубок;

Нет стройных слов для жалоб и признаний,

И кубок мой тяжел и неглубок!

К чему дышать? На жестких камнях пляшет

Больной удав, свиваясь и клубясь,

Качается, и тело опояшет,

И падает, внезапно утомясь.

И бесполезно, накануне казни,

Видением и пеньем потрясен,

Я слушаю, как узник, без боязни,

Железа визг и ветра темный стон…

«В самом себе, как змей, таясь…»

В самом себе, как змей, таясь,

Вокруг себя, как плющ, виясь —

Я подымаюсь над собою:

Себя хочу, к себе лечу,

Крылами темными плещу,

Расширенными над водою;

И, как испуганный орел,

Вернувшись, больше не нашел

Гнезда, сорвавшегося в бездну, —

Омоюсь молнии огнем

И, заклиная тяжкий гром,

В холодном облаке исчезну!

«Неумолимые слова…»

Неумолимые слова…

Окаменела Иудея,

И, с каждым мигом тяжелея,

Его поникла голова.

Стояли воины кругом

На страже стынущего тела;

Как венчик, голова висела