За свободу Испании - [15]
Быстро наступили сумерки, затем темнота, с моря повеяло прохладой, но оттуда же послышались сначала слабые, а затем все усиливающиеся звуки авиационных моторов. Люди с набережной начали разбегаться, стали слышны крики «Авионес! Авионес!». Раздались выстрелы отдельных зенитных орудий — это попытка слабой противовоздушной обороны порта отразить воздушное нападение вражеской авиации, прилетевшей с Балеарских островов. В воздух устремились сигнальные ракеты, чьи-то предательские руки пытаются обозначить место прибывшего под разгрузку морского транспорта.
Бомбы с пронзительным воем падают и взрываются рядом с судном. Налет фашистской авиации длится около трех часов, волны бомбардировщиков через равные промежутки времени сменяют друг друга. Отбомбившиеся самолеты улетают на аэродромы, а на их место прибывают новые. В порту появились жертвы, санитарные машины не успевают подбирать убитых и тяжело раненных людей, район порта затянут дымом пожаров, разрушены до основания портовые сооружения. Но наше судно осталось невредимым, уничтожить его фашистам не удалось. Это не помешало им на следующий день в очередной передаче оповестить по радио весь мир о потоплении в порту Картахена крупного морского транспорта с военным грузом, прибывшим из Советского Союза.
...Вот мы и на долгожданной земле Испании. Ранее нам ее образ представлялся по произведениям русских классиков — поэтов и композиторов. Нам виделась Испания пушкинского «Каменного гостя», «Арагонской хоты» Глинки, «Испанского каприччио» Римского-Корсакова. Теперь мы убедились, что Испания не только страна субтропиков, благодатного климата, пылких Кармен, темпераментных исполнителей серенад и неистовых тореадоров. Мы убедились, едва ступив на землю Испании, что это страна, в которой романтика уступает теперь место потокам людской крови, предсмертным стонам умирающих людей.
Как только забрезжил рассвет, судовая команда и портовые рабочие приступили вместе с нами к разгрузке морского транспорта. Вечером того же дня, по распоряжению представителя советского консульства в Картахене, поездом отправились в Альбасете, где нас ожидал Дмитрий Александрович Цюрупа.
В жестком вагоне поезда, преодолев за ночь двухсоткилометровый путь, мы ранним утром подъезжалн к железнодорожной станции, Погромыхивая на рельсовых стыках, поезд замедлил ход, подкатил к дебаркадеру и, звякнув буферами, остановился. Через минуту-другую из вагона вышли молодые люди, одетые в однотипные штатские костюмы. По нашему внешнему виду и выправке нетрудно было догадаться о том, что мы люди военные. Подошел одетый в штатский костюм, но также с военной выправкой молодой мужчина и, широко улыбаясь, произнес громко по-испански:
— Салюд, компаньерос! — а затем тихо по-русски: — Привет, товарищи! Кто из вас будет Извеков Яков Егорович?
— Я Извеков, — шагнул вперед наш старший команды, протягивая руку незнакомцу для приветствия.
Пожимая руку и продолжая улыбаться, незнакомец произнес:
— Моя фамилия Цюрупа, зовут Дмитрием Александровичем. В Альбасете я исполняю обязанности помощника советского военного атташе. Автобус для вас у выхода из вокзала. Прошу следовать за мной. Громко разговаривать не рекомендую, русская речь на улице нежелательна, шпионов здесь полно.
Просторный служебный автобус тронулся через несколько минут. Облик испанского города, впервые нами увиденного после Картахены, был необычен: узкие улицы, в их тени можно укрыться от знойных в летнее время солнечных лучей. Островерхие католические церкви, словно пики, вонзались в небо. Улицы города заполнены транспортом: рядом со сверкающими лаком лимузинами медленно двигались запряженные мулами и ослами двухколесные арбы. Среди толп народа преобладали люди, одетые в защитную одежду военного покроя. На площади, у мрачного здания арсенала, в стенах которого хранилось закупленное в разных странах стрелковое оружие, шли строевые занятия с бойцами интернациональных бригад, рядом с арсеналом в тирах производились учебные стрельбы из винтовок и пулеметов. Ранее тихий и мирный провинциальный, типично испанский город теперь превратился в военный лагерь.
Пробившись с трудом через улицы и закоулки, автобус доставил нас на тихую загородную калле де Сан-Антонио. В трехэтажном особняке, покинутом его бывшим владельцем-богачом, за высокой каменной стеной располагалось представительство советского военного атташе, именовавшееся жителями города «Эмбахада руса» (русское посольство).
— Здесь, товарищи, вы будете находиться до отправки на фронт, — сказал нам Дмитрий Александрович Цюрупа. — Располагайтесь, завтракайте, устраивайтесь, отдыхайте, а несколько позже побеседуем.
Дмитрий Александрович Цюрупа — тридцатилетний мужчина с правильными чертами лица, русыми волосами и большими выразительными глазами, держался с нами просто, без апломба, свободно говорил со своим переводчиком по-английски. Он тепло и радушно принял нас под свою опеку. Сын известного партийного и государственного деятеля нашей страны, Александра Дмитриевича Цюрупы[1], капитан Цюрупа был воспитанником военной школы имени ВЦИК, а по роду оружия — кавалеристом. Вместе с ним на одном курсе учился Александр Родимцев, который рассказывал о нем как о человеке большой души. Бывшие кремлевские курсанты, говорил нам позже Саша Родимцев, помнили Цюрупу как отличного товарища по службе и учебе. Он выделялся среди сверстников рассудительностью, скромностью, чувством такта и верностью в дружбе.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.