За светом идущий - [37]

Ты пойми, князь, — Адам Григорьевич, наклонившись, искательно смотрел в глаза Тимоше, — все беды наши от разделения славянского, происходят. Были славяне едины — и трепетали перед ними Рим и Константинополь. Распалось славянское братство — и полуденные славяне оказались под игом турецким, а в Корсуне-городе, там, где святой равноапостольный князь Владимир византийскую веру приял, ныне крепко сидит поганая Крымская Орда.

Настало время, Иван Васильевич, вновь о славянском единстве порадеть. И если ты в том помощником моим окажешься, то и я тебе в твоем деле сгожусь.

Анкудинов молчал, поглаживая крест. В глаза Киселю не смотрел, глядел вниз, думал: «Вот уже то дело, кое Кисель задумал, не его, а мое стало. Уже он мне в его же собственном деле помогать собирается». Однако подумал одно, а сказал другое:

— За то тебе мое спасибо, что ты мне, Адам Григорьевич, сгодиться собираешься. А бог даст, достигну прародительского престола, быть тебе у меня в великой милости. Только не знаю я, Адам Григорьевич, как тому моему делу статься?

— То дело великое, Иван Васильевич. В том деле помогут тебе первые люди Речи Посполитой — канцлер, а может, и сам король.

— Добро, Адам Григорьевич. Если доведется быть у короля, те твои слова о двух кедрах ливанских скажу его величеству как свои собственные.

Кисель засмеялся. Подумал: «Умен, Иван Васильевич или как там тебя на самом деле?» Вслух же сказал:

— Вот ты и ответил на тот вопрос, который мне задавал. Понимаешь теперь, как твоему делу статься?

— Понимаю, Адам Григорьевич. Вы мне прародительский стол, я вам — все те русские земли, коими владеете, навеки оставлю да еще и московские полки против татар и шведов на ваши степные украины пошлю. Так, что ли, Адам Григорьевич?

— Так, князь Иван, — ответил Кисель, будто одним ударом гвоздь в бревно по самую шляпку загнал.

Вот уже более получаса канцлер Оссолинский не выходил из кабинета короля Владислава.

— Государь, — прижимая руку к сердцу, проникновенным бархатным голосом говорил канцлер, — я убежден, что это именно тот человек, который нам нужен.

— Для чего? — раздраженно спросил король, с самого начала не веривший в успех предложенного Оссолинским предприятия и оттого сердившийся все больше.

— Для достижения тех целей, которые были столь близки, но, к сожалению, остались неосуществленными.

Владислав вздохнул и отвел глаза. Не глядя на канцлера, нервно постукивая пальцами по краю стола, Владислав произнес:

— Двадцать четыре года я был царем московитов.

«Точнее, вы носили этот титул, ваше величество», — подумал Оссолинский.

— Ты же знаешь, пан Ежи, что я получил русский трон пятнадцатилетним мальчиком, — продолжал Владислав. — И почти до сорока лет сохранял его за собою. В тридцать четвертом году меня заставили отречься от него. Так неужели ты думаешь, что я буду стараться для кого-то добыть то, что по праву принадлежало мне четверть века?

— Ваше величество потеряли трон не в 1634 году, а в 1613-м. Этот трон отобрал у вас Михаил Романов и вот уже тридцать лет силой удерживает его за собою. Он же десять лет назад заставил ваше величество отказаться и от титула, который вы носили четверть века. Более того, он добился того, что русская знать и поместное дворянство не считают более королей из дома Ваза законными русскими государями.

— Ты хочешь сказать, что русские нобили и принципалы могут признать законным претендентом на трон этого бродягу, выдающего себя за князя Шуйского? Ведь ты же знаешь, что у покойного царя Василия не было детей.

— Где ваша мудрость, государь?! — воскликнул канцлер с нескрываемым возбуждением. — Не сочтите за дерзость и не думайте, что я пытаюсь поучать вас, но разве не вы первый должны твердо поверить в законные права князя Шуйского на московский трон? И не только поверить, но и уверить в этом других!

— А почему, пан Ежи? Разве не было в России самозванцев? Или только я и ты знаем это, а другие забыли? И добро, если бы было их два или три, а то ведь страшно вымолвить — два десятка сиволапых мужиков выдавали себя за царских детей и внуков. Кто же после всего этого поверит, что князь Шуйский не какой-то подыменщик и вор?

— Да нам-то что до того, кто он на самом деле? — воскликнул канцлер. — Разве год назад, когда послы московитов — князь Львов и боярин Пушкин — просили выдать головою самозванцев, прятавшихся на Самборщине и в Бресте-Литовском, разве мы отдали им тех людей? Нет, ваше величество, не отдали. Ибо если бы мы поступили подобным образом, то никогда более ни один враг русского царя не стал бы искать у нас прибежища, а связывал бы свои помыслы со шведами или турками, к большой досаде и немалому вреду для Речи Посполитой.

— Ну, хорошо, пан канцлер, — примирительно сказал Владислав, — если этот Шуйский все-таки добьется трона, то выиграет ли от этого республика?

— На русском троне, государь, окажется человек, обязанный вам и Речи Посполитой всем, что у него есть, — престолом, титулом, самой жизнью, наконец. Он утихомирит Запорожскую Сечь — это средостение смутьянов и поджигателей — и тем самым укрепит вашу власть, государь, ибо не один полк коронных войск перейдет с Украины в Польшу и магнатам будет не так-то легко противиться вашей воле.