За стеной: тайны «Песни льда и огня» Джорджа Р. Р. Мартина - [59]

Нэд Виззини За пределами гетто

Жанровые войны Джорджа Мартина

Что сложнее всего при написании книги? Хороший вопрос – я часто слышу его от молодых авторов, – однако ответ следует весьма неожиданный. Начало бывает трудным, а концовка порой представляет для автора настоящие мучения, как это продемонстрировало нам затянувшееся ожидание «Танца с драконами», но самое сложное начинается, когда книга уже закончена и продана. Тут-то вам и предстоит провести дотошную и бесстрашную моральную инвентаризацию и попытаться получить отзывы. Заручиться положительной оценкой вашей работы другими авторами – пожалуй, почти то же самое, что пригласить на свидание знаменитость, по которой вы сходите с ума. (Я обычно встаю на колени и умоляю.)

Когда мне понадобились отзывы на роман для подростков с элементами фэнтези, проданный мной в 2010 году, больше всего мне хотелось вымолить отзыв у Джорджа Р. Р. Мартина. Читая о влиянии ролевых игр на американскую культуру, я наткнулся на его сборник «Ретроспектива: том II». Если вы уже сердитесь на затянувшееся ожидание «Ветров зимы», вам будет интересно прочесть про творческие авантюры Мартина в Лос-Анджелесе, изложенные с цинизмом Тириона Ланнистера. Из «Ретроспективы I» я узнал, что в 1983 году Мартин так увлекся играми «Зов Ктулху» и «Супермир», что на целый год вообще перестал писать и едва не разорился. Как он сам объясняет в предисловии к «Диким картам», появившимся в результате его одержимости: «[Моя жена] Пэррис часто стояла у двери моего кабинета, надеясь услышать, как я щелкаю по клавиатуре, и содрогаясь от зловещего стука кубика».

Я впервые прочел о писателе, попавшем в зависимость от фэнтезийных игр, а не, скажем, наркотиков или алкоголя. Поскольку я сам лишь недавно оправился от десятилетнего пристрастия к игре «Магия: встреча», то увидел в Мартине родственную душу, человека, который поймет меня – и прочтет мою книгу. Издатель одобрил мой крестовый поход за отзывами, потому что Мартин – феноменально успешный писатель, и, согласно данным «Ю-эс-эй тудэй», на данный момент продано более 8,5 миллиона экземпляров книг из цикла «Песнь льда и огня». Более того, эти продажи подкреплены удивительным достижением для автора, погрязшего в ролевых играх и фантастике: он получил признание у критиков! В 2005 году «Тайм мэгезин» дала Мартину безапеляционную оценку: «американский Толкин».

Однако с каких пор подобные слова стали похвалой? Толкин так давно является частью нашей культуры, что мы легко забываем, что поначалу «Властелина колец» считали эскапистским и, хуже того, инородным произведением. Представление о суровости критиков можно получить из превосходного критического обзора фэнтези, написанного Майклом Сэйлером и опубликованного «Оксфорд юниверсити пресс» в 2012 году. Он называется «Как будто: современное увлечение и литературная предыстория виртуальной реальности». «Некоторые люди – по-видимому, особенно граждане Британии – всю жизнь обожают ребяческую ерунду», – объявил Эдмунд Уилсон в 1956 году. «Очевидно, эти взрослые дети лакомятся не ученым соусом, а скрывающейся под ним уютной наивной сказочкой», – ворчала «Лайф».

Сей аргумент – постулирующий, что фэнтези незамысловато, стереотипно и предназначено для детей – держал его в жанровом гетто с девятнадцатого века, когда оно возникло как современная литературная форма. Хотя на протяжении многих лет оно постепенно просачивалось в академические круги, а Мартин ускорил его приятие серьезными изданиями, такими как «Нью-Йорк таймс бук ревью», многие критики по-прежнему считают фэнтези литературной халтурой, созданной на потребу широкому потребителю – недоумкам вроде меня, Мартина и, чего уж там, вас, читатель. История фэнтези, от появления до широкой популярности и запоздалого академического одобрения – через критические дебри – является частью непрерывного интеллектуального конфликта столь же беспощадного, как Война девятигрошовых королей, а именно жанровых войн, в которых лишь сейчас наметилось некоторое ослабление напряженности.

* * *

«Жанр» – в первую очередь рыночный термин. Его предназначение – помочь книготорговцам рассортировать продукцию, а потому он приобрел смысл лишь тогда, когда книга стала товаром массового производства в Англии в середине XIX века, где снижение затрат на печать привело к издательскому буму ярко иллюстрированных «дешевых ужасов». Эти серийные издания, позиционировавшиеся как литература для низшего и среднего классов, заставили критиков провести первый рубеж в жанровой войне: между «литературной» и «популярной» беллетристикой.

Ученым мужам было очевидно, что труд, например Джорджа У. М. Рейнолдса (который никогда не использует слово «лицо» там, где подойдет «морда», и предпочтет слово «извергнутый» слову «сказанный»), не является литературой. Нет, это явно что-то другое, а назвать его «дерьмом» было бы невежливо. Проблема заключалась в том, что людям это нравилось: согласно «Викторианской сети», за десять лет тираж «Загадок Лондона» Рейнолдса и их продолжения, «Загадок лондонского двора», перевалил за миллион, то есть даже сейчас эти книги стали бы бестселлерами. «Популярная» беллетристика выглядела надежным способом получения дохода.