За русский народ! Национальный вопрос в Великой Отечественной войне - [19]

Многих людей пересмотреть свое отношение к советской власти к лучшему заставила гитлеровская оккупация. В справке о настроениях интеллигенции в Харьковской области, датированной 10 ноября 1943 г., приведены слова людей, переживших оккупацию: «В результате гитлеровского хозяйничанья каждый почувствовал, что такое советская власть»; «То, что не удалось сделать товарищу Сталину за 24 года (заставить людей полюбить советскую власть. — Ф. С.), удалось сделать Гитлеру за один год»; «Я никогда не был горячим патриотом, но не переживши оккупации, нельзя по — настоящему оценить советскую власть»102. Жители Воронежской области, пережившие оккупацию, говорили: «Жизнь при оккупантах заставила сильнее полюбить советскую власть, Родину»; «Теперь, испытав власть этих гадов, мы убедились, как мила советская власть»103. Изменение курса советской политики было отмечено и в среде русской эмиграции, где появились такие, кто поверил в эволюцию советского режима в лучшую сторону, стал с пониманием относиться к «батюшке Сталину»104.

У части советского населения изменения в национальной политике вызвали сдержанную реакцию. Особенно это касалось роспуска Коминтерна. В народе было много высказываний о том, что это «вынужденная уступка», «результат нажима капиталистов Америки и Англии», «цена Второго фронта». Задавались вопросы: «Снимется ли лозунг борьбы за мировую пролетарскую революцию?»105. Писатель Константин Тренев говорил: «Ответы Сталина (по поводу роспуска КИ. — Ф. С.) написаны страшно путано, нелогично, непоследовательно. Под нажимом Англии и США, наконец, разогнали дармоедов»106. Много вопросов вызывала политика сближения с Церковью[4]. В Курской области население задавало партработникам такие вопросы: «Почему разрешено открывать церкви? Почему советское правительство уделяло не такое внимание церкви до войны?». Со стремлением советского руководства «вовлечь религиозно — настроенные массы в единый фронт борьбы против фашизма» связывался и роспуск Коминтерна107.

Отторжение у части населения вызывали перехлесты в советской пропаганде. Писатель Константин Федин говорил о том, что статья Леонида Леонова «Святая ненависть» «вызывает чувство гадливости и отвращения», потому что «нельзя кричать без конца: «Родина, моя Родина!» — с надрывом, манерно, как это делает Леонов»108. Некоторые, как, например, известный в будущем публицист и диссидент Лев Копелев, понимали тактическую необходимость «националистической пропаганды» и «апелляции к чувствам патриотизма и героизма», но рассматривали это как временное явление109.

Присутствовало и резко отрицательное отношение к переменам. Литературовед Б. С. Вальве заявлял, что «повышение национального самосознания» — это уступка Гитлеру110. Часть населения рассматривала роспуск Коминтерна как явное «недоразумение». Многих людей это решение ошеломило. Высказывалось мнение, что это «нарушение ленинских заветов». Роспуск Коминтерна связывался в одну цепь с другими изменениями в политике, также вызвавшими отрицательную реакцию: «Сначала погоны, потом попы, а теперь и Коминтерн»111.

К концу войны в настроениях среди населения СССР в тылу бытовало ожидание послевоенных перемен. Люди считали, что руководство страны само убедилось в бесперспективности дальнейшего существования государственного устройства в довоенном виде. Одни рассчитывали на «прозорливость» Сталина, другие — на содействие Запада. Распространялись слухи о том, что США и Великобритания якобы способны «заставить Сталина отказаться от большевизма». Ожиданию перемен способствовало то, что в Западной Европе советский солдат увидел, насколько богаче и лучше люди жили при капиталистической системе, и убедился, что об этих странах и капитализме советская пропаганда говорила неправду112.

Продолжался рост религиозности населения. В частности, в ночь с 15 на 16 апреля 1944 г. на пасхальных службах в Москве присутствовало 250 тыс. чел. (в 1943 г. — 83 тыс.), в Московской области — 200 тыс. чел. (в 1943 г. — 160 тыс.). Поворот советского руководства в религиозной политике и улучшение отношений с Русской православной церковью население оценивало в основном положительно. Однако были и отрицательные оценки происходящего. В частности, высказывались мнения, что правительство пошло навстречу Церкви «под давлением Англии и США», что совершается ошибка, так как Церковь теперь могла «сама начать влиять на государство». Часть населения совершенно не понимала, почему произошло изменение политики. Некоторые люди высказывали надежду, что союз государства с Церковью продлится только до конца войны113.

Среди отрицательных тенденций в национальных отношениях на завершающем этапе войны следует отметить рост бытового национализма. Например, в Марийской АССР отмечались высказывания плана «у нас нет больше родины», «пока русские будут хозяйничать — толку у нас не будет». Косвенным образом местный национализм и сепаратизм проявлялись и в таких фактах, как недоуменное восприятие бойцами Литовской дивизии РККА переброски в Латвию: изгнание гитлеровцев за пределы Литвы — «малой родины» — они отождествляли для себя с окончанием войны114.