За родом род - [10]

Шел седьмой час, но дверь в контору была открыта. Председатель сидел за столом. Сообщив о смерти коровы, зоотехник тоже уселся.

— От простуды, выходит, она? — сказал рассеянно Белоусов.

— Оттого, что пастух водкой ее напоил!

Председатель поставил локоть на стол и навалился щекой на ладонь.

— Невероятно!

— Невероятно, но факт. От этого и подохла.

«На шальное ум есть, — подумал Василий Михайлович о Латкине, — а на дельное, видимо, не хватает…»

— Что будем делать? — спросил зоотехник.

Белоусов вздохнул. Вот он, вопрос всех вопросов, который приходится слышать ему каждый день: что будем делать? Он понимал: ему дана власть и надо ею распорядиться так, чтобы колхоз не остался в убытке, человек — в беде. А тут приходилось делать выбор: или Паша, или колхоз… Белоусов пробормотал…

— Штрафовать?

Хромов откинулся к спинке стула.

— Слишком ты мягок, Василий Михайлович. А не лучше ли полную стоимость? Какова цена корове?

— Нет, так нельзя, — сказал председатель тоном уставшего человека, — так будет слишком жестоко.

Хромов встал, выражая всем своим видом: «Напрасно споришь со мной, председатель, тебе я не уступлю». На лбу Белоусова, образуя крест, пересеклись две продольных и две поперечных морщины. Он понимал, что обижать Хромова нельзя, он может вспыхнуть и написать заявление на расчет.

— Значит, настаиваешь, — сказал уступающе Белоусов, — чтоб полную стоимость из зарплаты?

— Полную.

«Может быть, он и прав, — думал Василий Михайлович, после того, как зоотехник с видом человека, одержавшего в споре верх, ушел. — А если не прав? Вот ведь какая задача… Каждый-то день что-нибудь… А ведь не солнышко я в конце-то концов. Всех не осветишь, кого-нибудь да оставишь в тени…»

Чем дальше Василий Михайлович размышлял, тем сильнее портилось настроение. Он знал многих руководителей, которые считали, что власть заключается прежде всего в умении наводить надлежащий порядок. Для него же власть была чем-то вроде обязательства, взятого перед людьми, сделать для них жизнь такой, к какой они сами стремятся.

— Латкин! Латкин! — сказал вслух Белоусов. — Что же с тобой предпринять? Полтыщи рубликов из зарплаты…

Председатель курил папиросу за папиросой, в голове его, угоревшей от дыма, тонко звенело, и никакое дело не шло на ум. «Надо бы на ферму», — понял он. Уж очень хотелось, чтобы слух о том, что Паша спаивал водкой корову, не подтвердился.

Спросил чистивших двор доярок, а те как одна:

— Поил!

— Жаль, — сказал Белоусов, остановись против конюха Тимофея, сдиравшего длинным ножом шкуру с подохшей коровы. — Теперь худенько ему придется.

— Это кому? — спросила Евстолья, поставив скребок к заборке. — Паше?

— Ему. Придется наказывать рубельком.

— Василий Михалыч, виноват-то не Паша, а зоотехник! С него и высчитывай!

Доярки кричали наперебой, и понять их было почти невозможно.

— Ладно, — сказал он, — потом разберемся, потом…

Председатель ушел. Доярок это сначала смутило, потом удивило и заставило думать о нем с досадой и неприязнью. Загорелся сыр-бор.

— Ему теперь чё? Ему бы Хромова не забидеть!

— Преемничек, как же!

— Вот оно ноне-то: наши плачут, а ваши пляшут!

— Али за Пашу не постоим?!

— Верно, девки! Пастух рад на работе убиться, а его же и штрафовать?!

— А давайте! Опишем всю правду!

— Надо! Кто грамотней-то у нас?

— Маруська! Ты, гляда, восемь классов кончала?

— Было дело! Писать-то куда?

— В райком партии, девки! Самому Холмогорову! Уж он шороху наведет!

— Ты, Тимоха, когда в район-то поедешь?

— Сегодня после обеда.

— Ну вот, письмо быстролетиком долетит! Ладно, Тимоха?

— Мне что…

Каково же было смущение Белоусова, когда на другое утро он услышал в телефонной трубке голос первого секретаря:

— Ты что это, друг Белоусов, людей своих обижаешь?

— Как обижаю?

— Я, друг Белоусов, от твоих доярок петицию получил. Пишут, что хочешь оштрафовать пастуха за то, что тот спасал жизнь корове.

— Но корова подохла, — сказал Белоусов неуверенно.

— А пастух тут при чем? Вот зоотехника наказать — это дело! Слышишь?

— Слышу, — сказал Василий Михайлович и осторожно положил трубку в гнездо.

День продолжался с такой же, как и вчера, хозяйственной канителью, звонками из города, хлопаньем двери, в которую заходили то счетовод, то разобиженный Веня Спасский, ожидавший больше недели обещанных к трактору запчастей, то угрюмый Баронов с просьбой снять его с бригадиров.

Сидел Василий Михайлович за столом, уставший-преуставший и, едва запевали петли двери, понуро гадал: «Кого еще там несет?»

7

В выходные дни и в теплые летние вечера Белоусову скучно в своих хоромах. Жена уволилась в маслозавода, и теперь не поймешь, где чаще она живет, то ли в городе, то ли в деревне. Белоусов попробовал как-то ее пристыдить, так она сказала ему, что может совсем от него уехать. Василий Михайлович затужил, выкурил три папиросы и понял, что дело его худое.

Вскоре его захватила идея. Едва ли не каждое воскресенье стал он бродить с лопатой по склонам ручьев и берегу Песьей Деньги, разыскивая карьер, откуда бы можно было возить на дорогу гравий. «Самим взять и изладить проселок! Нечего ждать», — решил он. Но для начала надо было найти богатый карьер.